Эйсид-хаус - [68]

6 Рождество со Слепаком

Насколько помню, наша антипатия к Слепаку булькала словно в котле так долго, что выплеснулась через край, как только мы нарушили наше общее табу и осознали ее. Табу это было довольно сильным. Тебе ведь полагается сопереживать и, наверное, давать изрядную поблажку человеку с таким ужасным изъяном. К некоторым людям судьба жестока, и ты как человек обязан это компенсировать. Вдобавок здесь чистая рулетка: точно так же могло бы не повезти и тебе, думаешь ты (и суеверно крестишься). Или, по крайней мере, должен думать.

Впрочем, такое отношение происходит из лицемерия и страха. Лицемерия – поскольку зрячие, обращаясь с людьми вроде Слепака точно так же, как со всеми прочими, кажутся себе охуеть какими благородными доброхотами и бессребрениками. Что до страха, то к первобытному страху перед всемогущей силой, карающей нас за плохое поведение, примешивается и более изощренный ужас: ведь мы как бы устанавливаем рамки допустимого отношения к подобным страдальцам и, если схожая судьба выпадет на нашу долю, рассчитываем, что с нами будут обращаться так же пристойно.

Ну да слепота еще не делает тебя хорошим человеком. Ты можешь оказаться таким же мудаком, как и любой зрячий говнюк. А то и еще худшим мудаком. Как Слепак, помесь слепого и мудака.

Нарушение табу случилось на четвертой пинте в «Сэнди беллз». Табу разлетелось вдребезги. Мы материли на чем свет стоит людей, которых терпеть не можем, и Рокси наконец перевел дыхание и зыркнул на меня поверх очков в серебристой оправе:

– Есть один чувак, которого я вообще, блядь, ненавижу. Тот слепой мудила, который пьет в «Пауке». Херов зануда, как он меня достал!

Я вздрогнул и расплескал свое пиво. На миг накатил холод, но его быстро заменило восхитительное чувство освобождения. Слепак.

– Этот урод и мне действует на нервы, – согласился я.

Следующим вечером я, Рокси и КУРС сидели и пыхали у Сидни. Вечерок был адовый: обледенелые дороги, сильный штормовой ветер, причинивший хуеву тучу ущерба, а иногда и натуральная вьюга. В такой вечер надо сидеть дома; но, поскольку была пятница, не выйти в город было совершенно невозможно. Закончив пыхать, мы бросили вызов стихии и поломились по Моррисон-стрит в паб.

– Ебаная холодрыга, – сказал КУРС, когда мы влетели в пивняк, дрожа и стряхивая снег с наших пальто и ботинок.

– Распроебанная, – поддакнул Сидни.

Большой Элли Монкриф сидел у стойки, решая кроссворд в «Ивнинг ньюз». Я было пошел к нему, но тут из-за спины этого громилы высунулось перекошенное лицо Слепака, и я застыл на месте, услышав его пронзительный истеричный голос:

– ПОПРАВКА! «ХАРТ ОФ МИДЛОТИАН», ФУТБОЛЬНЫЙ КЛУБ ПРЕМЬЕР-ЛИГИ, КАК ОНИ ОФИЦИАЛЬНО НАЗЫВАЮТСЯ В СПРАВОЧНИКЕ!

Бармен Бобби за стойкой поглядел на Слепака так, словно хотел порвать ему пасть. Большой Монкриф снисходительно улыбнулся, потом заметил нас:

– Парни! Чего вам налить?

Так что пришлось нам составить компанию Элли Монкрифу, а поскольку Слепак был у долболома под крылышком, эта возмутительная лицевая вагина тоже оказалась рядом.

Мы должны были терпеть педантичное занудство Слепака большую часть вечера. Это не беспокоило Сидни или КУРСа, укуренных вусмерть, но мы с Рокси, еще вчера в «Сэнди беллз» переполнившиеся ненавистью к этой скотине, снова закипали.

Развязка наступила, когда КУРС, Рокси и Большой Монкриф обсуждали какой-то недавний телепроект, посвященный семидесятым.

– Классический клип, как ни крути, – вдохновенно вещал Рокси, – классика Roxy Music из программы Whistle Test.

Последовало несколько кивков, но я подумал: «Ну, только Рокси мог сказать такое, этот фрик помешан на Roxy Music».

– ПОПРАВКА! – проревел Слепак, педантично ткнув пальцем в воздух. – THE OLD GREY WHISTLE TEST[51], ЕСЛИ ТОЧНО.

После такого заявления мы с Рокси убрались на другой конец стойки под предлогом того, что хотим потолковать с Кейтом Фалконером. Мы трепались с Кейтом около часа. Когда он собрался уходить, мы еще поговорили с парой незнакомых нам чуваков – все лучше, чем возвращаться в прежнюю компанию.

Вскоре КУРС и Сидни прошаркали к дверям и отправились месить сугробы; КУРС на прощание махнул мне рукой и подмигнул. Прозвенел гонг – мол, делайте последние заказы. Затем Большой Монкриф, явно пьяный в дым, ушел не прощаясь, стоически исчез в метели. В баре остался один Слепак.

– Видел, какой толстый у мудилы бумажник? – кивнул на Слепака Рокси. – Бабок до хренища.

– Точняк.

– Есть о чем пораскинуть мозгами, – коварно подмигнул Рокси.

Нам удалось выпросить у бармена еще по одному пиву, прежде чем мы храбро вышли на улицу и попали в настоящий буран. Это было ужасно; снег норовил обтесать лицо до кости, щеки онемели и пульсировали, голова раскалывалась, я потерял ощущение времени. Видимость – несколько футов. А потом в белой мгле возник силуэт: кто-то медленно двигался мелкими шажками, держась за черные перила.

– Это Слепак! – закричал Рокси.

И тут шиферная плитка, сорвавшаяся с крыши многоквартирного дома, рухнула в паре шагов перед нами.

– Твою мать, господи, – выдохнул Рокси, – да она могла нахер снести нам головы!

Затем он крепко вцепился в меня, глаза его так и светились решимостью и предвкушением. Он схватил кусок шифера и помчался по улице. Чуть не добежав до Слепака, швырнул шифер, как метательный диск. Тот пролетел мимо Слепакова уха, но в шуме бурана мудила ничего не услышал и, разумеется, ничего не увидел.