Евней Букетов - [61]

Я был знаком с Е. А. Букетовым по Балхашу, куда он приезжал со студентами-практикантами из КазГМИ. После взаимных приветствий я поинтересовался причиной их посещения.

— Жаке, я пришел к вам по делу, — начал Букетов. — Как вам известно, я работаю в Алма-Ате заместителем директора в КазГМИ, но по состоянию здоровья мне оставаться там нельзя. По заключению врачей мне больше подходит климат Караганды. Я узнал, что у вас в институте не хватает научных кадров, был бы удовлетворен, если доверите мне руководство лабораторией…

— Я с удовольствием выполню вашу просьбу, только не лабораторию, а должность директора института предложу вам. Вы не знаете, что мы ищем директора. Ваша кандидатура вполне устраивает нас, я буду рекомендовать вас президенту и уверен — он примет мое предложение, — сказал я. — Только не тяните с ответом, скажите прямо сейчас, мне нужно ваше согласие и делу конец…

Евней Аретанович дал согласие, в тот же день я позвонил Сатпаеву и сообщил о своих переговорах с Букетовым, на что тот сказал: «Хорошо, Жаке, я вскоре этим займусь».

В «Шести письмах другу» сам Евней Арыстанулы подробно описывает первую встречу с президентом Академии наук, которая фактически повернула все его помыслы на сто восемьдесят градусов. Заметим, что рассказ ведется от имени выдуманного героя повествования — Мажита Мукановича Нурбаева…

«…Когда, робко открыв дверь, вошел в просторный кабинет, высокий, величавый аксакал грузно поднялся с кресла, вышел навстречу мне, обогнув большой президентский стол и, подавая руку, сказал:

— A-а, вот вы какой, Мажеке! Мне о вас академики, работающие у вас в институте, говорили… Ия решил с вами познакомиться…

Президент перевел разговор на обстановку в нашем институте, и я уже, перестав волноваться, совершенно свободно рассказал ему о нашей жизни и о работе. Внезапно аксакал сам спросил меня о моих научных интересах. Кратко изложив содержание научных начинаний, суть которых президент легко уловил, я было заикнулся, что в наших условиях трудно развернуть задуманное исследование, как он будто обрадовался этому, улыбнулся и сказал:

— Мажеке, как хорошо, что у вас продумана вся дальнейшая работа в научном плане, что не собираетесь останавливаться на достигнутом… что у вас нет такой беды, когда человек, уже имеющий диплом кандидата наук, а иногда и докторскую степень, все еще ищет, кто бы подсказал ему, чем дальше заниматься, а еще хуже, когда ничего не ищет… последнее бывает чаще, чем первое. Опасные явления, предвещающие застой… Вот я и пригласил вас, чтобы предложить вам работать в системе Академии наук, в этом случае будет возможность в любом масштабе проводить научные исследования…

Президент затем рельефными, убедительными мазками обрисовал задачи, стоящие перед этим научно-исследовательским институтом, при этом он указал на то, как совершенно естественно, без какой-либо натяжки мои личные начинания и интересы вписываются в проблемы по освоению минеральных богатств края, в котором находится институт. Меня приятно подкупило то, что академик сделал особый упор на необходимость моего личного научного роста, без которого невозможен, как он сказал, настоящий, неподдельный авторитет руководителя академического научного учреждения. Словом, мне не оставалось ничего для каких-либо расспросов, каких-либо суждений от себя, ибо все казалось жалким и ничтожным по сравнению с теми задачами, которые ставил передо мной этот большой человек. Улетучилось желание поскромничать, что такую ответственную работу смогу ли я… и посчитал, что перед этим человеком нельзя было фальшивить, он видел меня насквозь. Я только сказал, что поеду в этот институт, что если гожусь для работы под его руководством, буду стараться оправдать его доверие!

…Не знаю, как теперь описать мое состояние, когда вышел от академика Сатпаева. Это было, по-видимому, состояние внезапного соприкосновения с чем-то недосягаемым, сказочно высоким, когда ты вдруг чувствуешь, что это соприкосновение произошло потому, что ты оказался каким-то образом достоин его, и что за этим следует та высокая ответственность, которая потребует от тебя истинного, глубинного понимания значения твоих будущих замыслов и действий. Ведь человек, который беседовал со мной более часа, все время старался подтянуть меня к своему уровню простотой и приветливостью, своим неизменным уважительным обращением «Мажеке» и на «Вы», что звучало для меня непривычно, ибо аксакал годился мне в отцы, состоял в составе президиума Большой Академии страны, числился среди тех имен, которые символизируют самое выдающееся место, занимаемое наукой моей Родины в мире. В его мягких ладонях, с такой добротой и радушием касавшихся моих рук, хранится тепло от пожатия самых выдающихся людей нашего времени и нашей эпохи.

Чего скрывать, вот такие мысли владели мной, когда я шел от президента академии…»

* * *

Четырехкомнатную квартиру, которую получила молодая чета Букетовых, Алма обставила со вкусом. Муж, довольный красотой и уютом в своем шаныраке, похвалил жену: «Молодец, Алмабай, прекрасно получилось, пусть это будет на счастье! Теперь отдыхай»; и, взяв на руки дочку, плюхнулся на новенький диван. Акелу, сидя у отца на коленях, дергала его за нос, уши, заливалась смехом и визжала от радости. Отец каждый день ей придумывал новые ласкательные имена, одно лучше другого: «Акботам» («Беленький верблюжонок») или «Аккызым» («Светлая дочурка»), «Акбикеш» («Беленькая моя дамочка»), «Аксауле» («Лучезарная моя»)…