Евней Букетов - [171]

Мои мысли могут Вас в чем-то заставить засомневаться: продолжать ли дальше писать или остановиться — такие беспочвенные мысли и сомнения могут возникнуть. Решительно заявляю: надо писать! И это будет правильно, если именно Вы будете писать. Только Вы можете это осилить. Эти слова не для того, чтобы Вас успокоить… Вы только что приступили к благородной и ответственной работе. Окончание ее должно стать Вашей главной целью. Потому что любящее Ваше сердце, Ваша преданность памяти дорогого всем нам Канеке обязывают Вас к этому.

…Вы описываете один год жизни Канеке, период поступления его в начальную школу Вы растянули на ПО страниц. Жизненный путь ученого не короток, впереди у него — учительская семинария, мир знаний, полученных в Томске, долгие поиски полезных ископаемых в недрах казахской степи, все это описать не так-то просто. У каждого периода его большой жизни есть свои нюансы. (…) После всего начинается пора президентства Канеке. И Вы знаете, что и здесь были разные эпизоды, были годы счастливые и трагические. Его вклад в развитие новых отраслей науки надо особо подчеркнуть, необходимо также показать его громадное содействие культуре и литературе. Моя особая заинтересованность и придирчивость вызвана недостатками Вашего труда. В таком виде, Ебеке, первая глава у Вас не получилась, она чересчур разбавлена этнографическими этюдами. (…) Начать с детства и довести описание до конца жизни — это путь, давно протоптанный до Вас, так можно легко написать книгу. А если попытаться передать мысли мудрого Каныша Имантайулы в лирических отступлениях в разные периоды его жизни?..

Ваш труд заставил меня сильно призадуматься. В нем есть рациональное зерно. Его надо выпестовать, как мать пестует своего дитя. Я не стал расхваливать Вами созданное, думаю, этим никакой помощи Вам бы не оказал, а специально и откровенно говорю о недостатках, копая глубже. Если от этого будет польза — буду очень рад, а если не прислушаетесь к советам — не обижусь…»

Жизнь бежит как вода с гор. Евней Арыстанулы переступил пятидесятилетний рубеж, считай, половина пути уже позади. Все ближе он к преклонному возрасту. Единственное утешение: болезнь сердца стала отступать, правда, ради этого месяцами пришлось быть прикованным к больничной койке, но зато появилась возможность писать… После поневоле затянувшегося перерыва он снова взялся за главу «В орбите кочевок», теперь уж более пристально вглядываясь в прошлое, годы юности Каныша. И уже не мог остановиться.

«Узнала на днях от Бекена Кулиджанова (геолог, старший научный сотрудник Института геологических наук им. К. И. Сатпаева. — М. С.), что Вы лежите в больнице из-за своей аллергии. Вот навязалась же гадость. Сейчас это почти поголовное заболевание. (…) Я страдаю ею уже 18 лет… Но Вы ведь могучий дуб и победите эту дрянь, в чем я не сомневаюсь. (…) Дорогой мой, поправляйтесь скорее, дел-то у Вас полно и надо их делать. Желаю скорее поправиться и чтобы никакие неприятности не заглядывали под Ваш шанрак…» — писала Таисия Алексеевна Букетову 1 февраля 1974 года.

Из этого письма следует, что он закончил главы о детстве Каныша уже в 1974 году. Это не совсем так — он сам хорошо знал. Вроде бы все известные ему детали из автобиографии ученого, по-своему, литературно обыграв, он перенес на бумагу. Но по-прежнему не был уверен, что это получилось правдоподобно и убедительно, поэтому дал для прочтения свою рукопись тем, кто соприкасался с Сатпаевым и знал его с детских лет. Их мнение для него было решающим, так как у него еще не рассеялись сомнения: осилит ли он вообще эту тему или нет?..

Чтобы получить ответ на этот вопрос, Евней Арыстанулы послал свою рукопись Таисии Алексеевне и другим людям. С тех пор прошло несколько месяцев. Он был готов к беспощадной критике, к нелицеприятному разговору. Но в полемику с ним никто не вступил, никаких подсказок он не дождался.

В архиве писателя за период 1974–1979 годы я не смог найти ни одной рецензии или короткого отзыва на его труд, кроме вышеприведенного разбора, сделанного профессором Т. Какишевым. В письмах супруги Каныша Имантайулы часто говорилось о том, что «рукопись все родственники, друзья читают, всем очень нравится», но самих откликов не обнаружено. К удивительному безразличию этих добровольных читателей добавилось то, что 40 страниц рукописи куда-то бесследно исчезли.

Страницы, посвященные детству Каныша, не могли не задеть чувствительные струны души благосклонного читателя: на них воспроизведена своеобразная атмосфера, окружавшая подростка, яркими мазками описаны облик и быт кочевого аула, духовный мир его предков. Это среда, где родился и вырос будущий первый казахский академик. В рукописи как бы снова зазвучали песни, сказания, былины, сложенные народом о своих батырах, защитниках родной земли — это был тот самый чистый, животворный родник народного творчества, откуда черпал свои силы одаренный от рождения мальчик, младший сын волостного бия Имантая…

Евней Букетов решительно отступил от укоренившихся идеологических установок, в соответствии с которыми сами факты рождения и становления ученых искусственно приписывались советской власти. Разумеется, читавший эти страницы в какой-то мере был шокирован, возможно, в душе и торжествовал, что наконец-то нашелся писатель, который отважился сказать, что в Степи и до советской власти было немало широко образованных людей, существовала древняя культура, что у казахов был довольно хороший уровень знаний, передававшихся из поколения в поколение. Это и было питательной средой, сформировавшей будущего академика.