Это вечное стихотворенье... - [51]

Так эти падают листья,

Рушатся, а тополя

Черные, все золотистей

Или нежней янтаря…

И так пронзительно строго

Каменный замер Орфей,

В музыке Оскара Строка

Слышащий эхо своей.

И так мучительно грустен

Мраморный этот сюжет,

Мучимый не захолустьем

Парка, а патиной лет.

Но просияли ж из окон

Стекла свечами дворца,

Твой золотящийся локон

Тронувшие у лица.

Это последнее тáнго.

Это последний роман.

(…Это над водами Ганга

Русских гусей караван…)

Это мой голос осенний

Возле любимой руки,

Как над Невой и над Сеной

Музыка ради реки…

Руки в рояль окунала,

Взбрасывала и опять

Осени не понимала.

Осени и не понять.

1992

Ливень

Какая радость в мире без надежд

И без мечты — увидеть летний ливень!..

Вскипает под окном тропинка, пузыри

Бушуют, лопаясь, трава седеет.

А вскинешь голову — там, замутясь,

Качает небо сосны строевые

И среди них особенно одну,

Чья схожа с лирой золотой вершина.

Какая радость в мире без надежд

И без любви, без службы, наконец-то,

Увидеть град и градину поймать,

Как жизнь тому назад пропавшее мгновенье.

Когда дымится ливнем подоконник,

А гром раскалывает корпуса,

Как хрусталем набитые буфеты…

Откатывается, стихая где-то,

И исчезает, молнии сложив.

Какая радость градину поймать

И с тайным ужасом следить, как тает

Давно уже растаявшая жизнь,

Хоть тайны в этом нет ни для кого,

Кроме тебя…

Озоном пахнет, воском,

Сырой землей… Как сладко моросит

Тебе окно о том, что ты не нужен.

1993

Полнолунье

Я живу на другой планете.

Надо мной другие созвездья

Так пугающе, непривычно

Близко движутся… Но как мало

У меня ночей и ландшафта

Гипнотически голубого.

Скоро, скоро мне улетать.

Это здесь говорят мне люди:

«Наконец-то ты прилетел!

Как живешь ты с мечтой о чуде

Там, где есть у всего предел?»

«Что вы, что вы, — я отвечаю. —

Там, за вечностью, в тех часах

Я давно уже не мечтаю

И не знаю о чудесах.

А у вас разве нет предела?»

«Нет, конечно». — «А мера есть?» —

«Мера — это душа и тело,

Мысль и разум, останься здесь!»

«Нет. Совсем на другой планете

Я живу. И звезды не эти

Ночью движутся надо мной.

И вопрос у меня земной —

Почему мы все — как родня,

А общение

   безымянно?

То, что знаете вы меня,

А я вас, для меня не странно.

Странно — как я попал сюда,

В Никуда или в Никогда?»

«Это просто. Как в полнолунье

Помнишь, в детстве было с тобой —

Засыпал ты в одной комнате,

А глаза открывал в другой…»

«Почему голос мой немеет,

А слова на душе растут?

Почему мой язык не смеет

Вас спросить, как меня зовут?»

«Ты оставишь еще в Подлунной

Стих из злата и серебра…

А теперь и о нас подумай,

Нам давно уже спать пора.

Ведь покуда ты так встревожен

Фосфорическим днем луны,

Мы тут тоже уснуть не можем

И зазвездные видим сны.

Окунай в синеву ресницы.

Над тобой нарастает Дом.

Мы тебе будем часто сниться

И когда-нибудь позовем.

Мы окликнем тебя.

— Будь с ними! —

Скажет Дом. И взойдет звезда…

И свое настоящее имя

Ты узнаешь только тогда».

1993

«По капоту машины бьют градины…»

По капоту машины бьют градины.

Размышленья итожу:

Все стихи у кого-то украдены,

Все мелодии — тоже…

Град взлетает… Бокал газированной

Выпить было бы славно…

Все оттенки всех красок сворованы,

Сами краски — подавно.

Вдруг на землю небесными лужами

Дождь ложится устало.

Облаками и солнцем запружены

Мостовые квартала.

Снова голуби вдруг гули-гулятся

Голосами чужими.

Марианна идет через улицу

Прямо к синей машине.

И садится за руль…

   Тем не менее

Я итожу уныло:

Где-то все это, за исключением

Марианны, уж было…

1993

«Под деревом ночным, шумящим…»

Под деревом ночным, шумящим,

Под ветром и дождем несильным —

Себя запомнить заносящим

В блокнот карандашом чернильным

И шум листвы, и эту осень

Войны, и это ощущенье,

Что сам себя в блокнот заносит

Дождь, не имеющий значенья.

Под деревом ночным, шумящим

Не понимать — какое чудо

Быть настоящим, уходящим

Невесть куда, как весть отсюда.

Но и не уходить, а, слезы

Сдержав мальчишески жестоко,

Сидеть, не изменяя позы,

И видеть, как шумит широко

Дождь, принимающий участье

В стихах, чтоб дольше сохранились,

Чтоб эти буквы, хоть отчасти,

Полиловели и расплылись.

Под деревом ночным, шумящим…

Под деревом ночным, шумящим…

О, под дождем, так бившим гулко

По ржавым крышам переулка!

1994

«В Париже я не написал ни строчки…»*

В Париже я не написал ни строчки.

Прошло три года… Ветреный закат

За черными стволами и ветвями

Тревожил охрой, синькой…

Торопливо

И очень низко тучи проносились

Над рю Гренель,

Где сквер

   и спуск в метро.

В прорывах туч клубился белый свет.

Куда девалась жизнь?

   и почему

Все стало так отныне безвозвратно?

И пятипалый бурый лист платана

Бессильно падает, не дотянувшись…

И безвозвратно я перехожу

Из одного мгновения в другое.

Куда девалась жизнь?

   ее втянуло

В багрово-черный мавзолей?

   в воронку

Квадратную,

   чтоб дольше жил мертвец?

Куда девалась жизнь?

   с кого спросить?

Опять — с себя,

   в красивом фарисействе?

Прохладный воздух пахнет

   теплым камнем.

Пахнуло дождичком… И лист платана

Опять не долетел, не дотянулся.

Зазолотилась Эйфелева башня.

Дождь безвозвратно так зашелестел.

Куда девалась жизнь? Спросить его?

А он — парижский, здешний,

   тихий дождик.

Он о других не знает ни-че-го.

8 декабря 1994 г., Париж

«Как-то поэт, проживавший в Париже…»

Юре Лаврушину

Как-то поэт, проживавший в Париже,

Слух поражая стоявших поближе,