Это вечное стихотворенье... - [49]

Повести, сложенной локомотивом,

Шпалой и рельсом, железом и рвом,

А не созвездием и соловьем…

Что это, что это было и есть?

Это уже бесконечная весть,

Это дождя отшумевшего шорох

В листьях и память о тех, о которых…

Это закат на пруду и на вербе,

Это шампанское марки «ихъ штербе»,

Это случайный отъезд на века

Без проводницы и проводника.

1989

«Наконец-то я молод…»

Наконец-то я молод,

И свободен, и стар…

Но в ушах, точно молот,

За ударом удар:

«Скоро кончится Время,

Не твое — вообще!

Плыл ли ты на триреме

Или брел по шоссе.

Оборвется минута,

Улетая назад,

И обрушится круто

Вся История в ад.

И начнется без Слова

И без Света — Ничто.

Потому что иного

И не стоил никто…»

Что за сон, что за морок?

Что за страшная весть?

Наконец-то я молод!

Наконец-то я есть!

Я еще человечность

И любовь берегу.

Эту мертвую вечность

Я понять не могу.

О, когда нас не будет

Никогда, никогда —

Кто поймет, кто рассудит,

Кто помянет тогда?

1989

Отрывок

Так звездочет, звездой влекомый,

Оказывается ни с чем,

Когда его любой знакомый

Хватает за рукав: ты с кем?

Ему, когда он глаз не сводит

С отрады будущей земной,

И в голову-то не приходит

Спросить, озлясь: а кто со мной?

С ним — никого. С ним только вечность.

…Ни крыши нет, ни потолка,

Ни стен… Он брошен в бесконечность,

А там не смотрят свысока.

Он в апогее, он в зените,

Он в перигее звездных стуж…

А что он ест? Повремените!

Вы не кормильцы этих душ…

Он долго ищет свет в подъезде,

Но Вифлеемская звезда

Среди нависнувших созвездий

Ему мерцает иногда.

1989

«Выживаемость нелучших…»

Выживаемость нелучших

(Пусть живут) — обычный фон.

Жаль отпевших, жаль певучих,

В золотой ушедших фонд.

Называть имен не стану,

Труден перечень такой.

Невзначай перо достану.

Лист увижу под рукой.

Засвечу свечи огарок,

Брошу тень на тополя.

И услышу шорох галок

Там, где спит сыра земля.

Но и утром, в клики птичьи

Вслушиваясь в вешней мгле,

Не узнаю, в чьем обличье

Ходит небо по земле.

Не узнаю, кто вздыхает

И по ком в последний час,

Кто так рано забирает

Этих странников у нас.

1989

«Какая осенью младая…»

Какая осенью

   младая

В душе тоска!

Как колокольчик, дар Валдая,

Издалека…

Окно от дома до сарая

Бросало луч.

Какая терпкая, сырая

Стояла ночь!

И ветер в соснах, беспокоясь:

А где вокзал? —

Все время наезжал, как поезд,

И исчезал.

И наступала тут такая

Вдруг тишина,

Что только бабочка ночная

Была слышна.

И снова поездом, сосновый,

Гул налетал.

И юный стих о жизни новой

В душе витал.

Но громом в воздухе осеннем

Вставала тишь.

Как перед светопреставленьем,

Провалом крыш.

И только стих, пока молчала

Ночь у крыльца,

Все жаждал жизни без начала

И без конца.

1989

«Когда цепенел я и маялись кости…»

Когда цепенел я и маялись кости,

Желая отмаяться хоть на погосте,

Взглянул я глазами в пустые глазницы:

Сквозь ночь проходили там звезд вереницы —

И встретился взглядом я с тою звездою,

Что медленней всех говорила со мною.

Я сразу узнал ее между другими,

И страшно мне было назвать ее имя.

Сказал я: пора уже, Господи-Боже!

Пусти меня выше, чем тесное ложе.

Уже я сказать ничего не умею.

Пусти меня выше, чем то, что имею.

Я там еще молод!

   И небо, и сушу

Просил я домой отпустить мою душу.

И Бог даровал мне продление жизни,

И стих как моленье, и грусть по отчизне.

1989

Лермонтовские дни в Тарханах. 1986

Владимир Соколов

Переделкино. 1980-е

Владимир Соколов, Марианна и Нина Петровна Роговские

Переделкино. 1988

Новый год в Лаврушенском переулке. 1989

ДЕВЯНОСТЫЕ

«Прекрасно стать забытой книгой…»

Прекрасно стать забытой книгой

И промерцать, когда найдут,

Давно прошедшего веригой,

Цепочками его минут.

И ржавое великолепье,

Свидетельство былых оков,

Окажется златою цепью

И украшением веков.

1990

«Сегодня день под Рождество…»

Сегодня день под Рождество.

Чтоб тишь не возмутить,

Не надо делать ничего,

Не надо в сад входить.

Не скрипни дверцей, рукавом

Снежинки не задень.

Сегодня день под Рождество,

Слепящий Божий день.

И если ангела в тени

Увидишь невзначай,

Своим восторгом не спугни,

Светись, не замечай.

Сегодня день под Рождество,

Настолько Божий день,

Что не боятся никого

Ни лань и ни олень.

Сегодня ветви так висят,

Что просто нет беды,

И всюду — Гефсиманский сад,

Где только есть сады.

Сегодня день под Рождество.

И, страшное на вид,

Сегодня все мертвым-мертво,

Что бытию грозит.

И если Бог шепнет звезде

Неслышно о тебе,

То, значит, в божеском труде

Сиять твоей звезде.

Сегодня день под Рождество,

Тишайший Божий день.

Не тронь пылинки рукавом,

Снежинки не задень.

И Белоснежного в тени

С поникшей головой —

Лишь краем ока сохрани,

То охранитель твой.

Он отдыхает невдали

И шепчет между тем:

О, не спеши, дитя Земли,

В обещанный Эдем…

1990

«Спит имя твое…»

Спит имя твое

В лесу и в траве.

Спит имя твое

В речной синеве.

Спит имя твое

В ночном камыше.

Спит имя твое

В незримой душе.

Во все бытие —

Ночные глаза!

Спит имя твое,

Как в туче гроза.

И страшно сказать,

И страшно позвать.

Спит имя твое.

Ему — исполать!

1990

«Ты вошла со светящимися глазами…»

Ты вошла со светящимися глазами

(Разве можно так долго глядеть на луну?)

И сказала: мне кажется, я не усну.

И уснула. А я не уснул под часами,

Где владычествовал неземной циферблат,

Отмечая, наверное, лунное время.

Я не спал, между теми планетами рея,

Где совсем, никогда в это время не спят.

Оттого, что в зрачки мои звезды вместились,