РАССКАЗ
До осенних охот на разливах Кирилл Валерьянович перепробовал всякого — зайцев по чернотропу гонял, бил кабанов по лицензиям, просто по лесу наудачу слонялся, а вот ничто так не снимало стрессы, наслоившиеся за год, как скольжение воды за бортом лодки, как неумолчный шорох и звон камышей и мелкие, почти бескровные птичьи смерти в награду за точный прицел. Свой азарт положен всякому виду охоты. Кому-то может нравиться гонять косых, кому-то кровь горячит почти беспроигрышный поединок с медведем, но только лишь одна охота на водоплавающих возвышает человека в вершителя судеб, восседающего в лодке наподобие Юпитера в облаке, — нажал на спуск да и прервал летящую куда-то по делам судьбу. Или промазал, что с громовержцами тоже случается.
Там, где от шоссе к разливам отходил проселок, Кирилл Валерьянович остановил машину и вышел размять поясницу — все-таки без отдыха отмахал две сотни километров, в сорок два это уже ощущаешь. Прогибаясь на каждом шагу и до хруста забрасывая за голову руки, он прошелся вокруг машины, заодно оглядел колеса. Давление как будто в норме. Сквозь стекло, испятнанное кляксами от размозженных бабочек, следили за ним голубые глаза. Ничего глаза, только тушь щедра провинциально. Молчишь, попутчица, а это значит — сохраняешь надежду. Убеждаешь себя, что остановился он так, ваньку повалять для повышения цены своему благородству, но вот сейчас сядет снова за руль и скажет — где наша не пропадала, подвезу до райцентра. Чайком хоть напоите, надеюсь? Дудки, попутчица, этого ты не дождешься, потому что не ради твоего чайку он притормаживал у автобусной остановки, где ты в одиночестве дремала на чемодане. Просто в дальнюю дорогу до разливов он всегда кого-нибудь подсаживал, не имея в машине приемника.
— Валюша, вы приехали, — наклонился он к окну. — Мне сворачивать.
Вздохнула Валюша, попробовала улыбнуться, однако же из машины полезла покорно и молча. Юбка джинсовая с самостроченным кривеньким швом как не лопалась только на ядреном бедре. Кирилл Валерьянович извлек из багажника чемодан, утвердил его на обочине. Откашлялся, одолевая неожиданную неловкость.
— Если помните, мы недавно обогнали «икарус» — по-моему, как раз междугородный. Здесь он будет минут через десять. Если страшно тут одной… может, с вами подождать?
— Тут и бояться-то некого. — Валюта оглядела пустую степь, перехлестнутую ремнем шоссе. — Уж поезжайте. Подвезли, спасибо и на том.
— Смотрите сами, — с облегчением сказал Кирилл Валерьянович, душою пребывающий уже на разливах — ах, как небо синело в той стороне горизонта, куда уползал проселок! В такой день, как сегодня, которого ждешь целый год, десять минут тоже время, ещё какое длинное время-то… И он сел за руль и включил зажигание.
— А то бы ко мне заглянули, — упавшим голосом предложила Валюта. — Чайку бы…
Тут он включил стартер, да еще прибавил как следует газу, чтобы не слышать ее, а затем помахал с доброжелательной улыбкой, круто развернул машину и с замиранием сердца опустился с насыпи в мягкую, беззвучную, неподвижную зыбь колеи.
С холма на холм он отмахал за полчаса семнадцать километров. Уж не раз перебегали дорогу джейраны и уносились танцующим своим галопчиком в солончаки. Видел он уже и пыльную лису-караганку, тощую, на хрупких лапках, но с хвостом несуразно богатым и пышным, как случайное наследство. Дважды приходилось покидать колею, чтобы объехать млеющую в горячей пыли змею. Чем ближе разливы, тем все чаще обнаруживала себя фауна, смущая горожанина свободой и неоспоримостью прав своих на эту землю.
На восемнадцатом километре захотелось остановиться — без нужды, просто так, — и Кирилл Валерьянович, хоть раз в году послушный своему «захотелось», в самом деле остановил машину и вышел.
Удивительно полная охватила его тишина. Живая тишина живой природы, когда и нету, строго говоря, никакой тишины, а есть растворенные в огромном воздухе звуки, всегда живущие в нем вместе с запахами и постоянно носимые ветром как украшения дня либо ночи. Ведь во все времена ветер так же погуживал в струнных кустарниках, всегда посвистывали суслики по увалам, и даже зуд карабкающегося в отдаленных холмах грузовика живет здесь, кажется, с мамонтовых времен.
Степь только казалась пустой, а если оглядеться, то над макушкой вон того, например, холма раскачивался в дрожащих токах воздуха коршун, кого-то выслеживал на земле. Картина торопливой этой охоты обеспокоила Кирилла Валерьяновича, словно он позабыл что-то важное… Что же? Ах, ну конечно! Он открыл багажник и с неизъяснимым волнением вынул чехол, в котором, по-городскому еще расчлененное, томилось по делу ружье. В несколько движений собралось оно и как будто само приложилось к плечу, источая чудные запахи смазки и пороха.
Кирилл Валерьянович повел стволами, мушка спрятала собою коршуна, так далеко была птица. Ореховый приклад холодил щеку, по стволам играли длинные проблески, уже подкрашенные алым — солнце поворотило к закату. Коршун переплыл к холму поближе и прошелся над ним вправо и влево, почти не шевеля твердыми крыльями. Неторопливо и быстро скользил он над склоном, повернув чуть на сторону приотрытый клюв, и вслед за ним передвигался зрачок человека, соединенный в смертоносное целое с черными скважинами стволов. Эх, сел бы так же селезень на прицел, завтра, на зорьке… Провести бы его точно так же, плавненько… а вот тут бы и можно…
