Это вечное стихотворенье... - [48]

Там, где друг друга двое миновали.

Он не решился? Испугалась ты?

Но я тебя люблю еще за то,

Что ты, в осеннем выбежав пальто,

Со мной

   в февральской замети стояла

И верила тому, что за углом

Уже весна по веткам бьет крылом,

И от стихов в мороз не угасала.

Я заслонял тебя лишь рукавом.

Все говорило: он солжет не охнув.

Но — через день!

   И в зеленях, и в охрах

На напряженных ветках сжатый лист

Подрагивал… И был с карнизов мокрых

Щепотками набросан птичий свист…

А для людей снега еще гостили,

Что было, впрочем, в очень старом стиле.

2. «Взгляд твоих черных ресниц, Дора…»

Доре Боневой, болгарской художнице

Взгляд твоих черных ресниц, Дора.

Взгляд твоих черных ресниц,

Так перепархивающих скоро

С легкостью чутких птиц

С меня, призадумавшегося надолго,

Глядя в твое окно, —

Взгляд твоих черных ресниц, Дора,

С меня и на полотно!

Он так перепархивал потаенно,

Ресниц твоих взмах живой,

Как будто два бархатных махаона

Летали передо мной.

Когда же ты мне портрет показала,

Двух слов я не мог связать.

Все то, что от зеркала ускользало,

Там было… Не рассказать.

Как будто в руке напевала скрипка!

Так полно явил твой холст,

Где радость моя, где моя ошибка,

Где Шипка, где Орлов Мост.

С портрета глядел я на два простора

Болгарских и русских лиц.

Вот что он открыл во мне, Дора,

   Дора,

Взгляд черных твоих ресниц.

Я мартеницу тебе посылаю,

Клонясь пред искусством ниц.

И, как твой портрет, одно повторяю:

Взгляд черных твоих ресниц…

Владимир Соколов

Художник Дора Бонева. София. 1983

«Я должен взрыть сухую гладь бумаги…»

Я должен взрыть сухую гладь бумаги,

Ее немеющую белизну —

Пласт отвалить, темнеющий от влаги,

За ним другой — во всю ее длину.

И верхний край разрыхленной страницы,

Почти предел, обрыв и окоем,

Заставить вдаль, заставить ввысь продлиться,

Опять настаивая на своем.

И если галочки особой цели

В горячей спешке ставить на полях,

То лишь затем, чтоб галками взлетели

Они над полем прямо на глазах.

Я еще смутно знаю, что посею,

И все ж подозреваю, что пожнет

Тот, кто к стиху прильнет душою всею,

В грядущем встретится с душой моею

И призрачную руку мне пожмет.

«Я устал от двадцатого века…»

Валентину Никулину

Я устал от двадцатого века,

От его окровавленных рек.

И не надо мне прав человека,

Я давно уже не человек.

Я давно уже ангел, наверно,

Потому что, печалью томим,

Не прошу, чтоб меня легковерно

От земли, что так выглядит скверно,

Шестикрылый унес серафим.

1988

«Когда-нибудь, когда меня не будет…»

Когда-нибудь, когда меня не будет,

Когда я буду в будущем и прошлом

(О настоящем я не говорю),

Среди стихов прочтут мои стихи.

С любым бывает.

Я не боюсь воскреснуть, я боюсь,

Что будет слишком шумно.

Я в жизни так однажды закричал,

Что у меня совсем сорвался голос.

И что бы я потом ни говорил,

Меня перебивали: громче, громче!

Когда же голос мой восстановился,

Мне все равно внушали и внушали:

Повысьте голос!

Ну, хорошо, повышу… но и вы

Слух напрягите. Слушать научитесь.

Так вот… стихи. Я их пытался даже

Кричать. Но все равно они звучали

Как шум дождя (его не слушать можно),

Как снегопад (не слушать можно тоже!),

Как разговор не для чужих ушей.

1969, 1988

«Грустно, что годы идут…»

Грустно, что годы идут

С лицами переселенцев…

Я поступлю в институт

Для стариков и младенцев.

Думаю, примут. С зарей

Я ведь входил в эти росы

И ведь неплохо порой

Им отвечал на вопросы.

Ель из-под синих бровей

Очи совиные вспучит.

Бабочка и муравей

Тоже чему-то научат.

Чтобы постигнуть и тут

Таинства дня и столетья,

Я поступлю в институт

Шелестов и многоцветья.

Я проживу сонмы дней

Занятых или беспечных,

Слушая голос корней

Тоненьких и бесконечных.

И не осудит душа,

Что проживу не усталым,

Веткой попутной маша

Землю трясущим составам.

Радуясь этой земле,

Не понимающей горя,

Чтобы однажды во мгле

Вечность увидеть, как море.

Но это так тяжело,

Что институт мой — лишь своды

Рощи, в которую зло

Эти вторгаются годы.

О, не минуя и тут

Ни стариков, ни младенцев —

Видишь? — идут и идут…

С лицами переселенцев.

1988

«Поэзия, одна не знаешь ты…»

Поэзия, одна не знаешь ты,

В чем цель твоя конечная… Иначе

Ты проявила б все свои черты

Давным-давно. И ни одной не пряча.

Тебе твердит угрюмо: «Ты не та, —

Большой знаток. — Идешь не в ногу с веком!»

А ты молчишь, задумавшись спроста:

Что происходит с этим человеком?

1988

«Весна. Финансовые затруднения…»

Весна. Финансовые затруднения.

Черемуха около небосвода.

Когда я предчувствовал гул падения,

Мне ветку протягивала природа.

Все так. Но в воду я тем не менее

Все реже совался, не зная брода…

Когда во мне убивали гения,

Хорошая, помню, была погода.

1988

«На нынешнем витке Истории…»

На нынешнем витке Истории

Неплохо обратить внимание

На две кувшинки в акватории

Пруда, лежащего в тумане.

На нынешнем витке Истории

Неплохо нежностью попотчевать

Двух редких бабочек, которые

Витают выше нас и почвы.

На нынешнем витке Истории,

На улице, на сквозняке…

На нынешнем витке Истории,

Пульсирующем на виске.

«Рощу и поле дождем замутило…»

Рощу и поле дождем замутило.

Помню, какая тоска охватила

От усложненного эхом гудка,

Словно из юности, издалека.

Несостоявшееся навалилось,

Дробью колесною заколотилось.

Что ж мы настолько зависим от них,

Этих гудков бесконечно глухих.

Словно мы прожили жизнь по мотивам