Это вечное стихотворенье... - [44]

   где юность былая?

Рычащий во тьме грузовик — укоризна,

   безрулье,

Безумье считать, что прошла она

   как таковая,

Пустой, бездорожный, безбожной,

   несложной. Безумье.

Две тени прощаются шумно —

   моя ли разлука?

Туман приближается к сердцу,

   как личное чувство.

Искусство, как долго продлится, скажи,

   эта мука?

Зачем меня выбрало ты, не спросившись,

   искусство?

Собой занимаются благополучные семьи.

Зачем им поэт, если так хороши занавески?

А он изливается —

   день изо дня — перед всеми,

Как будто бы дома

   и поговорить ему

      не с кем.

1983

«С деревьев галки осыпают иней…»

С деревьев галки осыпают иней.

Здесь на скамейке сиживал порой

С моей лирическою героиней

Не менее лирический герой.

Я им дарил плоды воображенья,

Они хрустели ими. А потом

Куда-то уходили в окруженье

Моих надежд. Я был седым кустом.

Песком аллеи. Холодом ограды…

Ветвями, им глядевшими вослед,

Безгрешные нездешние отрады

Я им дарил тогда. Их больше нет.

Над Чистыми прудами воздух синий,

Пятнистый сад сырой листвой пропах,

С деревьев галки осыпают иней.

Увозят лодки на грузовиках.

1949, 1983

«Так был этот закат знаменит…»

Так был этот закат знаменит,

Что все галки — о нем, про него…

Нет, не могут стихи заменить

Ни тебя, ни меня, никого.

Ты ушла. Я остался один

С бесконечностью прожитых лет

И с одной из московских картин,

Прочно вбитой в оконный багет.

Так был этот закат знаменит,

Что все стекла, все крыши — к нему…

Нет, не могут стихи заменить

Настоящей любви никому.

1983

Фрагмент

Когда по белой ленте тротуара

Ты каблучком и узкою подошвой

Отстукиваешь точки и тире

И, торопясь исчезнуть за углом,

Мне оставляешь — взгляду, задыханью —

Письмо следов, чернеющих на белом,

Такую городскую телеграмму,

Какой никто еще не получал,

Слетают галки на твои следы,

Отпугивая робкую голубку…

Я тротуар сворачиваю в трубку

И уношу в окрестные сады.

На них кудрявится рассветный иней.

Я нахожу далекую скамью,

Где яблони подобьем райских скиний

Покоят душу детскую мою.

Там разворачиваю, расстилаю

Похищенный глазами тротуар…

Читаю, понимаю: ты не знаешь,

Как быть со мной, когда растает снег…

Когда ты, появляясь, исчезаешь,

Мне кажется, что ты не человек,

А больше и загадочней… Под веком

Снежинка расползается в пятно.

Молю, мечта моя, будь человеком,

Пришли мне настоящее письмо.

1983

«Зашумит, защебечет страница…»

Зашумит, защебечет страница,

Где сирень, а в сирени крыльцо,

Лишь успеешь над ней наклониться,

Ветки влажно заденут лицо.

Что с ней делать?

   Вот-вот перестанет

Быть бумагой, а станет окном,

Где дорога в шесть рельсов проглянет

И на ветке повиснет дымком.

Сколько ветром заполненных пауз

В тишь ворвутся сумятицей

   трав.

Что мне делать, какой

   вестингауз

Остановит ушедший состав?

Зашумит, защебечет страница,

На ветру зацветет частокол.

Из страницы той вылетит птица

И вспорхнет на ваш письменный стол.

1983

«Когда я заметил, что время прошло…»

Когда я заметил, что время прошло,

Оно показалось огромным,

Как туча, которую вкось отнесло

И за спину — берегом темным.

И не состоялась гроза. Словно жизнь

Томительно не состоялась.

И как ни наверстывай, как ни кружись,

Исчезла. Как малая малость.

Она собиралась насытить леса

И долы. С утра собиралась.

И не состоялась. Такая гроза

Прекрасная не состоялась.

1983

«Это очень старая песня…»

Это очень старая песня

Про летящие поезда.

Про слова «отзовись, воскресни!»,

Про ответное «никогда».

Про открытку и чей-то адрес,

Про записку (пропал и след…)

Про разорванную крест-накрест,

Эта песня про «да» и «нет».

Это песня о странных играх

Судеб, случаев, телеграмм…

Это стон проводов… эпиграф

К разведенным твоим рукам.

1954, 1984

«Морозом схваченная рама…»

Морозом схваченная рама.

Любовь с доверчивым лицом…

Но счастье — это тоже драма

С непредугаданным концом.

Мороз и солнце? День — чудесный!

Но все же этого опричь

Есть еще третий, неизвестный,

Что тщится таинство постичь.

Он часто тем и интересен,

Что в час унынья твоего

Подкинуть миг цветов и песен

Ему не стоит ничего.

Мне грустно, что он тем занятен,

Что, бедный вытвердив урок,

Не знает радости без пятен

И красоты без подоплек.

И как внушить ему, упрямо

Снег топчущему у крыльца,

То, что не он для счастья драма,

А что несчастьям нет конца.

1984

Патриаршие пруды

Я целую книгу вчера написал

И в воздухе точку поставил.

Там сумрак средь белого дня нависал,

Закат очертания плавил.

За час написал, как за несколько лет —

В нездешнюю библиотеку

О том, как последним закатом рассвет

Казался двадцатому веку.

Я был раствориться в пространстве готов,

Но мир, достигавший Вселенной,

Вдруг сузился до Патриарших прудов,

До улицы обыкновенной.

Там юность витала по льду на коньках,

А лед и свистел и чирикал

В сплошных ученицах и учениках

Под хлопьями зимних каникул.

«На сопках Маньчжурии» под пересвет

Звучало почти беспечально.

И лучшая пара тринадцати лет

Кружилась легко и центрально.

Так время вчера уплотнилось мое,

Что создал я том бессловесный…

Слагал я свое Житие-Житиё,

А мир колыхался окрестный.

Там палец на кнопке дверного звонка

Так медлил от мысли внезапной;

Нажмешь… — и грядущие рухнут века

В ничто. И не скажешь: до завтра!

И весь этот детский цветной карнавал

Исчезнет, утонет…

   Кощунство!

Но разве мое?

   Я еще не знавал

Настолько ужасного чувства.