Это вечное стихотворенье... - [42]

Словно серым стволам, кустам

С палисадниками в пробелах.

Надо дать отдохнуть глазам,

И куртинам, и тротуарам,

И карнизам, и голосам

За углом в переулке старом.

Надо дать отдохнуть домам,

Их скамеечкам и оградам,

Окунающимся в туман,

Прибегающим к снегопадам.

Надо дать отдохнуть листам

С желтизною неотвратимой,

Надо дать отдохнуть глазам,

Как родному лицу любимой.

Так смежить их, в такую тьму,

Беззаветно и безоглядно,

Словно дать отдохнуть всему,

Что так мило и ненаглядно.

1980

«Снится мне: я и стар, и беззуб…»

Зеленею, таинственный клен,

Неизменно склоненный к тебе.

А. Блок

Снится мне: я и стар, и беззуб,

Но любовь сердце старое гложет.

В этот час — рюмку водки,

   слезу б.

Только нет, это нам не поможет.

Снится мне:

   просыпаюсь в саду

На скамейке, росой окропленной.

Жду. И слышу: «Ты слышишь?

   Иду!

Я пришла, мой седой

   и влюбленный…»

Запах розовый.

Кленов верхи.

Молодые сжимая запястья,

Я читаю ей тихо стихи

Небывалого лада и счастья.

Но, как это бывает во сне,

Как случается со стариками, —

На скамейке пустой в тишине

Развожу я пустыми руками.

Просыпаюсь опять.

Никого.

Старика и в помине не видно,

И не жаль мне нисколько его,

А стихам его даже завидно.

1980

«Куда ты делась, музыка моя…»

Куда ты делась, музыка моя,

Не знавшая крюков и линий нотных?

Где ты сейчас?

Какого бытия

Взыскуешь ты среди теней бесплотных?

В недавнем прошлом или в тех местах,

Где только вещь осталась от былого?

Меня ночами посещает страх

Не песенного — чуть живого слова.

И, словно из больничного окна,

Гляжу я на весенние деревья.

Не их ли мне просить,

   чтобы весна

Не отказала в слове и напеве?

Или, пять пальцев грустно вжав в висок,

Твердить себе,

   слагая стих умело:

Здесь море чистой музыки шумело,

Вся эта музыка

Ушла в песок.

1980

«Прекрасная необычайность…»

Прекрасная необычайность

Обыденного — хороша…

Ведь это чистая случайность,

Что ты живешь, что есть душа.

Все это маленький подарок,

Который так легко отнять,

Который, может, тем и ярок,

Что может даже не сиять.

1980

«Карнизы вывесили бахрому сосулек…»

Карнизы вывесили бахрому

   сосулек.

От удивления осел сугроб.

У птиц так много всяческих свистулек,

Что у ветвей, как у детей, озноб.

Снег тает с крыши,

   с блеском булькая в кадушку…

Еще вчера пейзаж не ставивший

   ни в грош,

Как наступая на воздушную

   подушку,

Ты вдоль забора отсыревшего идешь.

Куда?

Так сдвинулись все эти

   дали, близи,

Так с беспредельностью прозрачно

   слит предел,

Что кот, за голубем следивший

   на карнизе,

Вдруг вытянулся — и не полетел.

1980

«Есть жизнь у меня…»

Есть жизнь у меня,

О которой не знает никто.

Возьму свою палку,

Тихонько надену пальто

И скроюсь. Исчезну,

Растаю, как воздух,

Как даль…

Куда же он делся? —

Посмотрит на туфельку шаль.

Расскажет ли трость,

Возвратясь:

Отдохнул иль устал,

Кого обогнал,

От кого я в той жизни отстал?

Возможно, наступит

Серьезнейшая тишина.

А это всего только тайна.

Загадка одна.

1981

«Мне позвонила улица…»

Мне позвонила улица…

Я снял

Поспешно трубку,

   думал: это ты.

«Куда ты подевалась? — я сказал. —

Я ждал тебя

   до полной темноты».

Но это улица ко мне звонила…

Листва шумела и к себе манила.

На все мои призывы отвечали

Какие-то трамвайные звонки.

Не понимал я, что обозначали

И восклицанья чьи-то, и смешки…

И голоса, врывавшиеся в трубку

И в ней шумевшие наперебой,

Меня склоняли

к здравому поступку —

Повесить трубку,

   то есть дать отбой.

Но было странное очарованье

В молчанье,

   полном дальних голосов.

Мне иногда в нем слышалось дыханье,

Биенье сердца или бой часов…

Мне позвонила улица, шумиха.

Пространства стали

   дальние близки.

«Спасибо, улица!» —

   сказал я тихо.

И раздались короткие гудки.

1981

Оптимистика

Любомиру Левчеву

         … Мысль о смерти…

Если это мысль, то мысль о жизни.

Ветка за окном запахла горько.

Вот пойди попробуй увяжи с ней

Мысль о смерти. Не поймет нисколько.

У меня есть, в общем, три могилы.

Не моих. Своих. Я в них частично.

Ветка напряглась от вешней силы.

Ветка эта мне не безразлична.

Как прозрачна синяя погода!

Синий цвет зеленым набухает.

Мысль о смерти не дает прохода…

Пусть на мне природа отдыхает,

Я уж обойдусь без этой мысли

Хоть сегодня: потому что надо

Деньги на субботник перечислить,

Да и с этой веткой нету слада.

Хоть ушел, растаял холод жуткий,

То — тепла ей, то ей — дождик брызни.

Мысль о смерти — это вам не шутки.

Мысль о смерти — это мысль о жизни.

1981

В метелице

В метелице… в шубке… Да что там!..

Напрасно! Опять повторится

Все то же. За этим полетом,

За этими взмахами птицы…

Сначала — парить и стесняться.

Потом — говорить-объясняться.

Не надо… пусть лучше не крахом,

А нежным останется взмахом,

Оглядкой метелицы дымной,

Загадочной и не взаимной…

А то перейдет беспричинно

С порыва к любви и звезде

На вечную тяжбу с мужчиной,

Которого нету нигде.

1981

«Вот уже и зима, а меня не позвали…»

Вот уже и зима, а меня не позвали

На пустой перекресток в садовую глушь.

Не окликнули даже ночные трамваи,

Отражаясь в дрожанье нечаянных луж.

Я пошел бы на зов в самом снежном завале,

Вышел в самый зальдевший запутанный путь…

Вот уже и зима, а меня не позвали,

Чтобы новое слово тихонько шепнуть.

1982

«Когда случаются в судьбе…»

Когда случаются в судьбе

Провалы, темени,

Не надо думать о себе

В прошедшем времени.

Тогда сырой землей дохнет,