Это вечное стихотворенье... - [43]

Родной, суглинистой,

И хризантемою пахнет

Поблекшей, инистой.

Гляди в провал, во тьму гляди,

Гляди-разглядывай.

Но все, что будет впереди,

Не предугадывай.

Живая ночь, живая тьма

Не вечно тянется…

Она прояснится сама,

Сама проглянется.

1982

«Как будто нет других поэтов…»

Как будто нет других поэтов,

Пишу, пишу, пишу. Зачем?

Быть прожигателем рассветов

И сочинителем поэм?

Сломав перо, бумагу скомкав, —

В ближайший лес за три версты

Бегом от предков и потомков,

От злобы дня и доброты!

Но лишь завижу лист зеленый

Иль прошлогодним прошуршу,

Опять пишу как заведенный.

Куда? Зачем? Кому? — Пишу!

1982

«Не хотел он понять, с мальчишек…»

Не хотел он понять, с мальчишек

Вдоль коринфских бродя колонн,

Что поэзия — это лишек,

Превышающий эталон…

Строгость к слову

в удел поэта

Входит. Будет входить

   всегда.

Но ведь лишнее

   слово — это

Правда сущая иногда.

Так вот маленьким и остался,

Не сумевший ни дать, ни взять.

Потому, что всегда старался

Слова лишнего не сказать.

1982

«Надо вспомнить, обязательно вспомнить…»

Не падать, не плакать!

   В осеннюю слякоть

Врывается первого снега полет.

Капель начинает копейками звякать,

Считать свою мелочь и биться об лед.

В. С.

Надо вспомнить, обязательно вспомнить

Эти липы, эти мокрые хлопья,

Я их стряхивал в окрестностях комнат,

Где встречали меня мягко, но в копья.

Был я ровней снеговому рассвету,

Современником сырому закату.

Стал я тих, как подражанье поэту,

Мной написанному где-то когда-то.

Надо вспомнить, обязательно вспомнить,

Как входил, сутулясь нелицемерно,

В пустоту чужих заполненных комнат.

Наследить боясь… как выглядел скверно.

Быть поэтом невозможно и стыдно —

Не с цезурой лепеча, а с запинкой,

Долг тому, кто выручал тебя сытно,

Возвращать, как сумасшедший, — снежинкой.

Надо вспомнить, обязательно вспомнить

Клятву юности — не падать, не плакать.

Старой рифмой не гнушаясь, исполнить,

Оправдать свою любимую слякоть.

Надо вспомнить, что завещано метром,

Поглощенным подземельною высью,

Где души его, пронизанной ветром,

Семантически касаются листья.

1982

Озаренье

Приближаются чудные вести

О еще незнакомых путях.

Ты колеблешься, точно созвездья

В расцветающих южных ночах.

А кругом — уходящего снега

Чуть запавшие в душу следы

Уступают места для побега,

Для расцвета и чистой воды.

Я стою пред тобой в озаренье,

И лицо твое в отблеске дня

Из куста нерасцветшей сирени

Так цветуще глядит на меня.

1982

«Я понял жизнь свою как жизнь людей…»

Не хотел он понять, с мальчишек

Димитру Пантелееву

Я понял жизнь свою как жизнь людей

(Часы отшельничества понял тоже),

И догадался, что она лютей,

Нежней, чем думал, и на все похожа.

И во внезапной схожести с людьми

Открыл такое счастье единенья,

Что защемило сердце от любви,

Любви, похожей на благодаренье.

Ко мне приблизилась моя звезда…

И многое открылось мне тогда.

1982

«Последнюю ласку…»

Последнюю ласку,

   посмертную маску

Уже от лица отнимают.

Какую расскажут волшебную сказку —

Не ведают, не понимают.

Лицо в ожиданье,

   как в первом свиданье,

Лицо в напряжении слуха.

И снится, и снится все то,

   что явиться

К нам может при помощи духа.

Так веянье смерти проходит

   над нами,

Вполне увлеченными снами.

Так горькие руки сжимаются

   в муке,

Тая обреченное пламя.

1982

«Ей снится крылатый стреноженный конь…»

Ей снится крылатый стреноженный конь

И нежная чья-то ладонь.

И от этого сна пробудиться она

Все не может, от этого сна.

Ей снится лежащий у ног богатырь.

И замок. И снег. И снегирь.

И от этого сна пробудиться она

Все не может, от этого сна.

Ей снится турнир и бряцание лат.

Перчатка. И брошенный взгляд.

Но от этого сна пробудиться она

Все не может, от этого сна.

Но — и рыцарь и мальчик — один человек

Улетел словно в будущий век.

Потому что она пробудиться от сна

Все не может, от этого сна.

1983

Звонок

Если смерть — это сон бесконечный,

Сновидения белой кости,

Да приснится и день этот млечный

В пятнах зелени, свежей почти.

Я хотел позвонить в прожитое,

В телефонную будку войдя,

Чтоб услышать, задумчиво стоя,

В трубке голос под шорох дождя.

Затвориться от нынешней шири

И спросить у того, что прошло:

«Что там нового в канувшем мире?»

Мертвый голос ответил: «Алло».

Если смерть — это сон бесконечный,

Сновидения желтой кости,

Да приснится мне день этот млечный,

День, когда не сказал я «прости».

Я повесил холодную трубку

На ее металлический крюк,

Удивившись дурному поступку,

Невзначай совершенному вдруг.

Почему не сказал я ни слова,

А погас, как потупленный взор, —

Может быть, с неживым у живого

Завязался б живой разговор.

1983

Лето

Благословенно лето,

Благословенно в целом.

Летом весна и осень

Заняты общим делом.

Препоручаюсь деревьям

И голубым колосьям,

Дарит весна доверьем

Близящуюся осень.

Лето — часы их встречи,

В листьях таимой, в стебле.

Пятнами ходит ветер,

Всходы легко колебля.

Лес зеленеет кроной.

Нива зерном желтеет.

В час предопределенный

Поле позолотеет.

Позолотеет роща,

Зазеленеет озимь,

Хлебом и свадьбой встретит

Стекла на лужах осень.

Благословенно лето,

Благословенно в целом.

Летом весна и осень

Заняты общим делом.

1983

Служение

Такси, завернувшее за угол, —

   грусть расставанья…

Такси, пролетевшее мимо, —

   забыли, не взяли…

Нельзя ли, ведь это чужие огни и свиданья,

Их видеть чужими, пустыми, простыми

   нельзя ли?

Пустая в ночи мостовая —