Это вечное стихотворенье... - [22]

Нельзя! Но я выпью росы

За Ваши Анютины глазки.

1971

«Она души не принял…»

Она души не приняла.

А я старался.

   Так старался,

Что и свои забыл дела,

И без иной души остался.

Я говорю о ней: была.

Нехорошо.

Она живая.

Она по-прежнему светла.

Она живет, переживая,

Но — там, где я сгорел дотла,

С ней все на свете забывая.

Я говорю о ней: была.

Она души не приняла.

Но это — малые дела

Среди дерзаний и сказаний.

Живи, да будет лик твой тих

И чист, как той весною ранней,

Среди оставшихся в живых

Воспоминаний…

Поминаний.

1971

«Дождь оборвал на полуслове…»

Дождь оборвал на полуслове.

Качнулись желтые круги…

Твои шаги теперь во Пскове,

В Михайловском твои шаги.

Льет дождик, пахнущий полынью,

Над омраченною Москвой.

Мне хорошо, что ты под синью,

Что ты под зеленью святой.

С каких-то лип очей не сводишь,

Твердишь рассеянно «да-да»…

Мне хорошо, что ты там ходишь,

Ведь я там не был никогда.

1971

Снег

О, я еще не изучил

   Его манеры и повадки.

Он не такой, он старой складки.

   Его никто не приручил.

О том, что где-то вас не ждут,

   Он вам нашепчет без запинки.

И будет рисовать картинки,

   Какие в голову взбредут…

И складывать свои снежинки.

Внезапно вздумает помочь

   Тому, кто от безделья тужит,

   Кому от темноты невмочь…

Вдруг выпадет.

      И обнаружит

   Все, что хотела спрятать ночь.

1971

Встреча

Шутка.

Шубка.

Взгляд мерцающий.

Монастырские ворота.

Синий,

Желтый,

Белый,

Тающий

Снег осеннего прилета.

И ряды стволов томительных,

Веток,

   выглядящих голо, —

Словно сонмы существительных

В ожидании глагола.

1971

Пятигорские стихи

Не в музейном пыльном кивере,

Не в странице шелестящей,

Я его увидел в кипени,

Сломя голову летящей.

Я в бессмертно наплывающем,

Романтическом тумане

Ощутил его товарищем

И Сомненью, и Тамаре.

Тень героя…

От лица ее

Повторяю — вслед за тенью —

Щит и шпагу отрицания

Он держал как утвержденье.

И когда они сумели бы

Свергнуть кодекс вахтпарада,

Птицы райские запели бы

На ветвях родного ада.

Сразу вместе мглой и яркостью

Даль давила.

Я на воды

Уходил, томясь двоякостью

Переменчивой погоды.

Днем дожди по крышам топали.

Ночью стужа шла, стеная.

Утром к каждой ветке тополя

Жалась ветка ледяная.

И, любуясь белой тихостью,

Можно было без зазренья

Счесть ночной минутной прихотью

Настоящие деревья.

И не столь уж удивительным

Было б — шуткой, понарошку —

Льдяный тополь счесть действительным,

Став на скользкую дорожку.

И, учтя все эти данности,

Заскользил я стежкой детства.

И пришел ко мне из давности

Мой герой, поэт и деспот.

…Ранним утром, поздним вечером,

В полдень, в полночь, днем и ночью

Сталью взгляд его отсвечивал,

Мною видимый воочью.

Что там бурка!

Бурки не было.

Так входил он в куртке жесткой,

Словно сам меня затребовал

К этой скуке пятигорской.

Словно должен отчитаться я

Перед ним, как юный юнкер,

Словно ждет меня нотация, —

И тянулся я по струнке.

Над учтивостью поспешливой

Хохотал он, крут и пылок,

Некрасивый и насмешливый,

Сбив фуражку на затылок.

Но как только рот я скашивал,

Улыбнуться тоже силясь,

Он, откидываясь, спрашивал:

«Вы-то что развеселились?»

И действительно — я чувствовал,

Мне, по правде, не до смеха.

Он костяшками похрустывал,

Словно б все ему потеха.

Предо мной в тумане стынущем

Машука двоился конус…

Но потом, потом все иначе —

И слова, и смех, и голос.

И торжественно обрадован —

Все, чем рад, с чего печален,

Я как на духу выкладывал,

Хоть не знал исповедален.

И застенчивость несносная

Истончалась, льдинка точно.

И смывалось все наносное,

Оставалась только почва.

О, как трепетно я впитывал

Жест и мановенье ока!

Как он пристально выпытывал,

Как ответствовал жестоко!

О, когда б от взгляда этого

У меня в глазах осталась

Искорка металла светлого,

Бьющая и сквозь усталость!

О, когда б во всей сохранности

Я унес сквозь смену буден

Эту смелость, в высшей крайности

Лучшим свойственную людям!

Я не хвастаюсь по младости,

Я ко лжи не прибегаю.

Но как много тайной радости

Я с тех пор приберегаю!

Говорили мы…

И в ропоте

Не качали головами.

А подробности…

Попробуйте

Побеседуйте-ка сами.

Пятигорск.

Погода вешняя

Наконец установилась.

На цветы сырые здешние

Я глядел.

Земля дымилась.

Шли с источника нарзанного,

Пел фотограф у Провала.

Лед растаял.

Сада льдяного

Словно бы и не бывало.

1971

«Лучшие годы я прожил…»

Лучшие годы я прожил

В двух удивительных странах,

Далее в двух городах,

Далее в двух районах,

Далее

   в двух домах.

И начало мне казаться,

Что меж двумя столами

И меж двумя стульями

Я с четырьмя руками

И о двух головах.

Как мне домой захотелось.

Как мне домой захотелось!

Так мне домой захотелось…

Но я забыл, где мой дом.

А ведь я не был двурушным,

Не был и двоедушным.

Просто служил я любимым,

А о себе забывал.

И полюбил я гостиницы,

Где лишь мои шаги.

…Вот, брат, какие гостинцы,

Какие, брат, пироги…

Вот соберусь и уеду,

В свой Лихославль уеду,

В русскую деревеньку,

Где мои прадеды спят.

А те пусть себе послужат,

Пусть обо мне потужат,

А не потужат, что же,

Кто же тут виноват.

1972

«Люди, обделенные любовью…»

Люди, обделенные любовью,

Даже и не знаю почему,

Больше всех мечтают

   к изголовью,

Красота, прижаться твоему.

Молчуны. Других перебивая,

Не умеют жарко говорить.

В них душа растет, не убывая,

Как цветы, что некому дарить.

1972

«Было время, льнул я к любой судьбе…»

Было время, льнул я к любой судьбе,