Это вечное стихотворенье... - [20]

Вьются клочья большой афиши,

Как последние хлопья марта.

1969

Пейзаж с дорогой

Интеллигентной милой недотрогой

Сидела б дома возле мамы строгой,

Задумав свой лесной пейзаж с дорогой.

Он целый год туманился во мне.

И в тишине. И в шуме. И во сне.

Я рассказал — мы тут как тут.

С треногой.

Знай черный ворон каркает в лесу.

Не «никогда», а «навсегда» вопит он.

Поскольку плохо, видимо, воспитан.

Сосну заденет, мглой веков пропитан, —

Сосна роняет иглы и росу.

Огромный бор.

Он нынче свеж и темен.

Поскольку ливень тоже был огромен,

Как ворон древен и как голубь чист.

А ты, мое любимое созданье,

Уже бежишь, не приходя в сознанье,

Когда к тебе осина тянет лист.

Стой, у рябины — ягоды в горсти.

Возьми.

Знакомых дома угости.

Черт надоумил взять тебя с собой.

Да. Я влюблен в свою же ученицу.

И даже — хоть сейчас готов жениться…

Какой, однако, все же разнобой.

Столбы лучей сияют меж стволами.

Взлетает ворон, каркая над нами

Уже по-иностранному почти.

На «невермор» от злости переходит.

От черных крыл вершины так и ходят.

А ты дрожишь.

Тебя волненье сводит.

Я понимаю, бог тебя прости.

Ты говоришь: а где ж пейзаж с дорогой?

Вот это все и есть пейзаж с дорогой.

А впрочем, там, за выселкой убогой,

Есть электричка…

Клумбы. И пути.

Я повторяю: вот пейзаж с дорогой.

Гуляй.

Но красок масляных не трогай.

Ширяет черный ворон над треногой

В художническом пристальном лесу.

Он чует запах, душами пропитан.

Не «никогда», а «навсегда» вопит он.

Качнет сосной, поскольку так воспитан, —

Сосна уронит иглы и росу.

Еще ты будешь счастлива, я знаю.

Смотри, как тянет просека лесная.

Ее считать дорогою не след.

Вернусь сюда один,

На склон пологий.

Под шум вершин.

Я не собьюсь с дороги.

Я не скажу тебе, что весь секрет

В том, что дороги не было и нет.

Она пройдет сквозь строй стволов в итоге.

Просветом. Птицей…

Мало ли примет?

1969

Моление о разлуке

Пишу, а сам уже не понимаю,

Кого письмом нелепым донимаю,

Кому, зачем, о чем напоминаю?

Вы все смешались у меня в уме.

Еще чуть жив один последний абрис,

Но я забыл его обратный адрес,

Он так расплылся, этот абрис бедный,

Как бледный промельк чей-то в полутьме.

Я уходил — меня вы находили.

Я приходил — вы тотчас уходили.

Так, значит, что ж, разлуки все же были?

Ведь вы навзрыд холсты мои рубили;

Сбегали плача (от любви ко мне?).

Я понимаю, это очень трудно —

Знать, что художник — это неподсудно.

И не ославит, и что есть — оставит.

Ну разве что прославит.

«Но кого?

Ведь на ином московском вернисаже

Себя самой и не узнаешь даже.

А вся толпа опять вокруг него.

Какое „испытанье на разрыв“?

Вы! На разрыв испытывали женщин.

Те, кто увенчан,

И те, кто развенчан.

Как сладок был кратчайший перерыв.

В индустриальном явимся пейзаже.

Со счетоводом полежим на пляже.

Устроимся. Найдем.

   Но все же даже…

Какой-то отблеск ваш — зачем он жив?»

Любимая, прости. Я не премину.

Но я сейчас пишу одну картину!

Но я забыл: с которой говорю?

Я вспомню всех.

Но я ломаю руки.

Ведь я пишу картину о разлуке.

Я вас любил.

Любя, а не от скуки.

И за разлуки

   не благодарю.

Я вспоминаю только встречи, встречи,

Чистейшие, как снег, черты и речи.

Улыбки ваши, слезы, очи, плечи —

И жду свою последнюю зарю.

1969

СЕМИДЕСЯТЫЕ

Соловей

Птицы свищут в мокрых перехлестах

Ветра и ветвей.

Где-то там, без памяти о гнездах,

Замер соловей.

Сколько в свистах новостей, посылок,

Радостей лучу!

Только голос вдруг, как после ссылок:

«Я домой хочу».

И дрожмя дрожит листва сырая,

Лепестки бренчат.

Это — он! О гнездах забывая,

Певчие молчат.

Но как только, отпылав, отщелкал,

Замер соловей,

Все опять по гнездам, тихомолкам

Дупел и ветвей.

Лишь трава пятнистая, ночная

Встрепенется, чу!

«Я домой хочу, куда — не знаю,

Я домой хочу».

1970

«Ты плачешь в зимней темени…»

М. Роговской

Ты плачешь в зимней темени,

Что годы жизнь уводят.

А мне не жалко времени,

Пускай оно уходит.

Оно так долго мучило

Своим непостоянством,

Что мне с ним жить наскучило,

Как дорожить тиранством.

Я так боялся сызмала

Остаться в жалком прахе!

Я делал все.

   Но сызнова

Томился в том же страхе:

Бежит, бежит, не поймано,

Не повергаясь в трепет,

Что мне своей рукой оно

Лицо другое лепит.

Ты плачешь в поздней темени,

Что годы жизнь уводят?

А мне не жалко времени,

Пускай оно уходит.

Есть в нашей повседневности

Одно благое чувство,

Которое из ревности

Дарует нам искусство, —

Не поддаваться времени,

Его собою полнить

И даже в поздней темени

О том, что будет, помнить.

Не надо плакать, милая,

Ты наших поколений.

Стань домом, словом, силою

Больших преодолений.

Тогда и в зимней темени

Ты скажешь и под старость:

А мне не жалко времени,

Уйдет, а я останусь!

1970

Болезнь

Третий класс. Температура.

Значит, в школу не идти.

Апельсин. Лимон. Микстура.

Сладковатая почти.

Полежим тихонько дома.

Порисуем для себя,

Почитаем «Детство Темы»,

Книжки умные любя.

Ишь как холодно снаружи,

Как там свищет и метет.

Как тепло! Хотя все туже

Окна стягивает лед.

Как тепло. Как небывало

Многоточия растут!

С головой под одеяло С

прячься, съежься — не найдут.

Жар проходит. Вяло-вяло

Дни с картинками

Бегут.

Звонко шаркает терраса.

Бьет сосулька по ведру.

Капитана Гаттераса

Приключения беру.

Впечатленье производит

Все, где шум, отвага, звон.

Одноклассница приходит.

Навещает.

Я влюблен.

Я лежу такой красивый,

Как солдат, что ранен был.