Этническая история Беларуси XIX — начала XX века - [35]
Совокупность статистических источников рубежа 50-х — начала 60-х гг. XIX в. позволяет реконструировать этническую, этносоциальную и этноконфессиональную структуру населения Беларуси того времени [сведения подсчитаны на основании следующих источников: 12, 208, 245-249]. Необходимо отметить, что в этот период надежные критерии определения этнической принадлежности отсутствовали. Во многом это было обусловлено тем, что процессы национальной консолидации белорусов и других народов находились в зачаточном состоянии. Сохранялось преобладание конфессионального самосознания над собственно этническим. Поэтому в различных источниках обнаруживается значительное колебание численности представителей различных этносов, особенно белорусов и поляков.
Удельный вес белорусов (имеется в виду население, не относившееся ни к полякам, ни к русским, ни к украинцам) колебался от 72 до 75 % — т. е. 2,4 — 2,5 млн человек. Подавляющее большинство из них составляли сельские жители. Только приблизительно 120 тыс. белорусов проживало в городах и 60 тыс. в местечках. Большую часть белорусов — 84 % составляли православные, остальные — католики, известны отдельные случаи белорусов-старообрядцев. Удельный вес белорусов-католиков сильно варьировал: в «белорусских» уездах Виленской губернии он доходил до 52 %, а в Могилевской снижался до 2,2 %.
«Приходские списки» зафиксировали несколько этнонимов, употреблявшихся или предписываемых в это время белорусам. При этом собственно этноним «белорусы» в наибольшей степени был распространен в Витебском, Дисненском, Лепельском и Полоцком уездах Витебской и в Могилевской губерниях. Более того, никаких других этнонимов этим источником здесь не зафиксировано [246, 249]. При этом в Дисненском и Лепельском уездах белорусами названы и православные и католики.
В противоположность этому на западе отмечался чрезвычайный разнобой в определении белорусов. Преобладающим был этноним «литвины». Наиболее распространенным это самоназвание было среди коренного населения (как православного, так и католического) Гродненского, Волковысского, Слонимского и частично Слуцкого уездов. Нередко священники называли своих прихожан «литовцами, говорящими белорусским языком», «литовцами, говорящими наречием белорусским» (Вилейский уезд), считали, что они «жители литовского племени, но (курсив наш. — П. Т.) все говорят белорусским языком кроме дворян» (Свентян-ский уезд), определяли их как «литовцев на Руси», «литовцев-славян. К их славянскому наречию очень мало примешивается языка литовского» (Лидский уезд) [245, л. 28; 59, с. 85]. Ряд определений носил парадоксальный характер. Так, в Новогруд-ском уезде население местечек Кривошин, Ишкольдь, Крошин, Своятичи и Снов было описано следующим образом: «Помещики и дворяне — поляки, простонародье: мало-польско-русаки»[248, л. 675, 678-681, 684]. Скорее всего плодом фантазии следует считать и отнесение 23 тыс. католиков в Лидском уезде к кривичам, так как никакими другими источниками этого периода данный этноним не подтверждается [88, с. 150]. Лишь в одном случае в Новогрудском уезде отмечено, что «жители славяно-кри-вицкого и польского» племен, а «у низшего класса польско-русский язык» [248, л. 669]. Часто население определялось просто как «славяне» или «жители славянского закона», что особенно было характерно для восточной части Минской губернии. Материалы «Приходских списков» в то же время свидетельствуют, что этноним «белорусы» и/или представления о коренном населении как о белорусах получили достаточно широкое распространение в традиционно «литвинском» этнонимическом ареале. Так, к белорусам было отнесено население, в том числе и католическое, Вол-пы, Кринок (Гродненский уезд), Гудзевичей, Кузмичей, Росси, Свислочи (Волковысский уезд), Миловидов (Слонимский уезд; все православные Вельского уезда [247, л. 95-108, 311, 368]. Нередко белорусы противопоставлялись литвинам, например в г. Слониме отмечено, что «должностные лица не местные уроженцы, есть великорусы, малороссы и белорусы, мещане же принадлежат к местному литовскому племени» [247, л. 274]. А в Минском, Диснянском, Борисовском, Лидском, Ошмянском, Вилей-ском и Дриссенском уездах сложилась ситуация, когда «литвинами» преимущественно называли католиков, а православных — «белорусами» [245, л. 28; 88, с. 149-151].
Характер самоопределения белорусов-мещан главным образом определялся конфессиональной принадлежностью. Однако при этом большое значение имела общая этнокультурная атмосфера в каждом конкретном городе или местечке. «Хотя в Минске большинство жителей из низших сословий православного вероисповедания, — отмечал А. Киркор, — общий народный характер города чисто польский... Только приезжие чиновники служат представителями русской интеллигенции. В Витебске и Могилеве ... русский язык господствует» [50, с. 361]. Характерно, что этноним белорусы в «литвинском» ареале распространялся преимущественно среди местечкового населения, что уже отмечено выше. Материалы периодической печати свидетельствуют, что таким образом они обозначали свою принадлежность к восточнославянской общности, по принципу «Мы белорусы... значит русские» [39].
«В Речи Посполитой» — третья книга из серии «Сказки доктора Левита». Как и две предыдущие — «Беспокойные герои» («Гешарим», 2004) и «От Андалусии до Нью-Йорка» («Ретро», 2007) — эта книга посвящена истории евреев. В центре внимания автора евреи Речи Посполитой — средневековой Польши. События еврейской истории рассматриваются и объясняются в контексте истории других народов и этнических групп этого региона: поляков, литовцев, украинцев, русских, татар, турок, шведов, казаков и других.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга "Под маской англичанина" формально не является произведением самого Себастьяна Хаффнера. Это — запись интервью с ним и статья о нём немецкого литературного критика. Однако для тех, кто заинтересовался его произведениями — и самой личностью — найдется много интересных фактов о его жизни и творчестве. В лондонском изгнании Хаффнер в 1939 году написал "Историю одного немца". Спустя 50 лет молодая журналистка Ютта Круг посетила автора книги, которому было тогда уже за 80, и беседовала с ним о его жизни в Берлине и в изгнании.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.