Этническая история Беларуси XIX — начала XX века - [35]
Совокупность статистических источников рубежа 50-х — начала 60-х гг. XIX в. позволяет реконструировать этническую, этносоциальную и этноконфессиональную структуру населения Беларуси того времени [сведения подсчитаны на основании следующих источников: 12, 208, 245-249]. Необходимо отметить, что в этот период надежные критерии определения этнической принадлежности отсутствовали. Во многом это было обусловлено тем, что процессы национальной консолидации белорусов и других народов находились в зачаточном состоянии. Сохранялось преобладание конфессионального самосознания над собственно этническим. Поэтому в различных источниках обнаруживается значительное колебание численности представителей различных этносов, особенно белорусов и поляков.
Удельный вес белорусов (имеется в виду население, не относившееся ни к полякам, ни к русским, ни к украинцам) колебался от 72 до 75 % — т. е. 2,4 — 2,5 млн человек. Подавляющее большинство из них составляли сельские жители. Только приблизительно 120 тыс. белорусов проживало в городах и 60 тыс. в местечках. Большую часть белорусов — 84 % составляли православные, остальные — католики, известны отдельные случаи белорусов-старообрядцев. Удельный вес белорусов-католиков сильно варьировал: в «белорусских» уездах Виленской губернии он доходил до 52 %, а в Могилевской снижался до 2,2 %.
«Приходские списки» зафиксировали несколько этнонимов, употреблявшихся или предписываемых в это время белорусам. При этом собственно этноним «белорусы» в наибольшей степени был распространен в Витебском, Дисненском, Лепельском и Полоцком уездах Витебской и в Могилевской губерниях. Более того, никаких других этнонимов этим источником здесь не зафиксировано [246, 249]. При этом в Дисненском и Лепельском уездах белорусами названы и православные и католики.
В противоположность этому на западе отмечался чрезвычайный разнобой в определении белорусов. Преобладающим был этноним «литвины». Наиболее распространенным это самоназвание было среди коренного населения (как православного, так и католического) Гродненского, Волковысского, Слонимского и частично Слуцкого уездов. Нередко священники называли своих прихожан «литовцами, говорящими белорусским языком», «литовцами, говорящими наречием белорусским» (Вилейский уезд), считали, что они «жители литовского племени, но (курсив наш. — П. Т.) все говорят белорусским языком кроме дворян» (Свентян-ский уезд), определяли их как «литовцев на Руси», «литовцев-славян. К их славянскому наречию очень мало примешивается языка литовского» (Лидский уезд) [245, л. 28; 59, с. 85]. Ряд определений носил парадоксальный характер. Так, в Новогруд-ском уезде население местечек Кривошин, Ишкольдь, Крошин, Своятичи и Снов было описано следующим образом: «Помещики и дворяне — поляки, простонародье: мало-польско-русаки»[248, л. 675, 678-681, 684]. Скорее всего плодом фантазии следует считать и отнесение 23 тыс. католиков в Лидском уезде к кривичам, так как никакими другими источниками этого периода данный этноним не подтверждается [88, с. 150]. Лишь в одном случае в Новогрудском уезде отмечено, что «жители славяно-кри-вицкого и польского» племен, а «у низшего класса польско-русский язык» [248, л. 669]. Часто население определялось просто как «славяне» или «жители славянского закона», что особенно было характерно для восточной части Минской губернии. Материалы «Приходских списков» в то же время свидетельствуют, что этноним «белорусы» и/или представления о коренном населении как о белорусах получили достаточно широкое распространение в традиционно «литвинском» этнонимическом ареале. Так, к белорусам было отнесено население, в том числе и католическое, Вол-пы, Кринок (Гродненский уезд), Гудзевичей, Кузмичей, Росси, Свислочи (Волковысский уезд), Миловидов (Слонимский уезд; все православные Вельского уезда [247, л. 95-108, 311, 368]. Нередко белорусы противопоставлялись литвинам, например в г. Слониме отмечено, что «должностные лица не местные уроженцы, есть великорусы, малороссы и белорусы, мещане же принадлежат к местному литовскому племени» [247, л. 274]. А в Минском, Диснянском, Борисовском, Лидском, Ошмянском, Вилей-ском и Дриссенском уездах сложилась ситуация, когда «литвинами» преимущественно называли католиков, а православных — «белорусами» [245, л. 28; 88, с. 149-151].
Характер самоопределения белорусов-мещан главным образом определялся конфессиональной принадлежностью. Однако при этом большое значение имела общая этнокультурная атмосфера в каждом конкретном городе или местечке. «Хотя в Минске большинство жителей из низших сословий православного вероисповедания, — отмечал А. Киркор, — общий народный характер города чисто польский... Только приезжие чиновники служат представителями русской интеллигенции. В Витебске и Могилеве ... русский язык господствует» [50, с. 361]. Характерно, что этноним белорусы в «литвинском» ареале распространялся преимущественно среди местечкового населения, что уже отмечено выше. Материалы периодической печати свидетельствуют, что таким образом они обозначали свою принадлежность к восточнославянской общности, по принципу «Мы белорусы... значит русские» [39].
Ассаси́ны (от англ. Assassins) — религиозно-военизированные формирования; отдельное государство исмаилитов-низаритов, активных в XI−XIII веках. Базировались в горах современного Ирана и Сирии. Фанатично настроенные представители движения исмаилитской ветви шиитского ислама избегали открытых конфликтов, предпочитали действовать скрытно, доставляя тем самым множество проблем политическим оппонентам своего времени, прежде всего — суннитской державе Сельджукидов.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
В исследовании впервые на строго документальной основе приводятся сведения о количестве русских военачальников, захваченных противником в годы Первой мировой войны, освещаются обстоятельства их пленения, пребывание в неволе и дальнейшая судьба. Ценным дополнением к основной части являются биографический справочник и другие материалы. В научный оборот вводится множество ранее неизвестных источников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941» рассказывает о пакте Молотова – Риббентропа, подписанном 23 августа 1939 года. Позже их яростная схватка окажется главным событием Второй мировой войны, но до этого два режима мирно сосуществовали в течение 22 месяцев – а это составляет не меньше трети всей продолжительности военного конфликта. Нацистско-советский пакт имел огромную историческую важность. Мурхаус со всей тщательностью и подробностью восстанавливает события, предшествовавшие подписанию этого документа, а также события, последовавшие после него, превращая исторический материал в увлекательный детектив.
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.