«Если», 2015 № 04 (242) - [16]

В заключение Морковец извиняется за некоторую сумбурность письма. У него не было времени, чтобы по-настоящему проработать данный концепт. Это даже не черновик, это набросок черновика. Однако он постарается придать ему надлежащую форму недели через две-три.

* * *

Кирик по прочтении несколько раздражен. На кой черт нужны эти научные глоссолалии? Какой в них практический смысл? Перед ними стоит конкретная прикладная задача — купировать инцидент, наладить бесперебойную работу метро. У них своя маленькая война. Чем данный «концепт» может им в этом помочь?

Вместе с тем он чувствует в сердце неприятную дрожь. Мир, казавшийся монолитом, вдруг начинает оседать, как глина после дождя. Размягчается под ногами почва. Мириады странных существ, копошащихся в недрах земли, на которых он раньше внимания не обращал, поднимают головы и поводят усиками, выискивая врага. Кирик ощущает их ненависть, напрягающую хитиновые тела.

Конечно, все это ерунда. Нагрузки и эмоциональное напряжение последних двух дней. Реакция организма на стресс. Надо съесть что-нибудь сладкое и спокойно лечь спать. Уже первый час ночи. Кирик проходит на кухню. Света не зажигает — под окнами, со двора, горит яркий фонарь. В его расплывчатом круге, выхватывающем асфальт, сидит собака, похожая на овчарку, и очень внимательно, подняв острую морду, смотрит в окно. Только это не овчарка, а волк. Кирик никогда в натуре не видел волков, но он каким-то тринадцатым чувством догадывается, что это именно волк.

Откуда здесь волк?

Он вздрагивает: кто-то легко касается его со спины. Оборачивается — Хала, в халате, теплая, безмятежная, сонная, манит его рукой.

— Фу, как ты меня напугала…

— Не смотри на него, — шепчет Хала. — Отойди немного. Не надо на него смотреть.

— Это почему? — глуповато спрашивает Кирик.

— Он тебя запомнит. Ни к чему, чтобы он тебя запоминал… И вообще, это — ко мне.

Она оттягивает Кирика от окна, распахивает обе створки и впускает в кухню теплый осенний воздух. Второй этаж, не слишком высоко — кажется, что напрягшийся волк сейчас прыгнет внутрь. Прыжка, однако, не следует. Человек и зверь, целую минуту наверное, смотрят друг другу в глаза. Словно между ними идет не слышный никому диалог. А затем волк встряхивается, быстро облизывает пасть, вспыхнувшую оскалом зубов, и как-то боком бесшумно соскальзывает в тень подворотни.

Миг — и его уже нет.

— Что ты ему сказала? — спрашивает Кирик.

— Я сказала, чтобы он уходил. Нечего ему здесь делать. — Хала чуть заметно зевает, трет кулаками глаза. — Ну все, я пошла спать…

Кирик еще пару минут смотрит во двор.

Ничего интересного — серая асфальтовая пустота.

Он пьет из стакана воду и чувствует, как зубы его дробно постукивают о стекло.

* * *

Следующий день обрушивается на него почти сразу же. В семь утра его будит телефонным звонком Васьваныч и, тяжело вздыхая чуть ли не после каждого слова, сообщает, что ночная зачистка неожиданно обернулась трагедией. Против обыкновения его рассказ сух и короток. Пошли вчетвером: два сотрудника санэпидстанции, Тройчик и Недогляд, затем Морковец, который намеревался взять образцы, ну и сам Васьваныч как представитель комиссии, чтоб наблюдать. Надели, разумеется, респираторы, а сотрудники санэпидстанции еще и рабочие комбинезоны. Туннель, прилегающий к станции, продезинфицировали без проблем: муравьи там если и были, то куда-то исчезли как факт. Однако когда свернули в служебные помещения, то в подсобке, в дальнем углу, увидели кучу мелкого мусора. Небольшая такая куча, в высоту сантиметров на пятьдесят. Морковец обрадовался, сказал, что это и есть муравейник, попросил подождать пару минут, присел перед ним, свои научные склянки извлек… Главное — все как-то быстро произошло… Никто не успел ничего толком сообразить… Кажется, он попробовал разрыхлить эту кучу… И вдруг отовсюду, будто прорвало, хлынули ручьи муравьев… Из самого муравейника, из щелей в стенах, из щелей в полу… И Морковец вдруг как подпрыгнет, как повалится на бок, как закричит… Смотрю — он уже ворочается на спине и хрипит…

Ну вытащили его на платформу, вызвали «скорую»… А у него все лицо вспухло, как тесто, и затекло… Глаз не может открыть… Дышит, словно в горле у него — тугой ком… В общем, даже до больницы не довезли… Врачи сказали: тяжелый анафилактический шок… Уже минут через десять ничего сделать было нельзя…

Кирик ошеломлен. Вот так: вчера был человек, сегодня — нет человека. Страница жизни перезагружена, но в обновленной ее версии уже не присутствует Морковец. А ведь именно Кирик его и привлек.

— Ты сам сейчас где?

Васьваныч, вероятно, тоже ощущает свою вину, поскольку, как бы оправдываясь, сообщает, что он тоже пока в больнице: отекли ноги, правая рука — до плеча. Знаешь, как они, черти, кусают — будто тычут раскаленной иглой.

— Но у меня — ерунда. Уже хожу. Сказали, что часа через три отпустят домой…

А буквально впритык к Васьванычу звонит Ольга, дурдомерский секретарь, и доводит до сведения, что в связи с чрезвычайными обстоятельствами создается особый межведомственный комитет, который будет координировать необходимые мероприятия. Заседание комитета — сегодня в десять утра. Явка обязательна, не опаздывать, захватить с собой все имеющиеся материалы.