Вернув документы, лейтенант угрюмо откозырял:
— Ничего не могу поделать. Отгоните машину к дому и ждите.
У него было темное, обветренное лицо. Он не говорил, а выдавливал из себя слова. За спиной его от канала через всю улицу тянулась цепь солдат — ноги расставлены, на груди автоматы, в петлицах — серебряные парашюты.
Я достал удостоверение. Если оно и произвело впечатление на лейтенанта, то внешне это никак не выразилось.
— Хорошо, — так же угрюмо сказал он. — Вы можете пройти. Но я бы советовал обождать.
Он помолчал, видимо, рассчитывая, что я соглашусь. Набережная за оцеплением была пустынна, солнечна. Доносилась стрельба — справа, из середины квартала…
— Хорошо, я дам сопровождающего, — лейтенант стал еще угрюмей. Мотнул головой. Вразвалку подошел сержант в пятнистом полевом комбинезоне. На шее у него болталась прозрачная пластинка величиной с ладонь.
— Проведешь, — сказал лейтенант. — Я сообщу по рации.
Сержант окинул мгновенным взглядом мой светлый, выутюженный костюм, прищурился на галстук:
— Испачкаетесь, сударь.
Я знал, как обращаться с десантниками, и поэтому уверенно двинулся вперед, как бы не сомневаясь, что он последует за мной. Так оно и оказалось.
Мы пошли по набережной.
— Вы все-таки держитесь сзади, — уже нормальным голосим сказал сержант, догоняя. — И ни в коем случае не отходите от меня.
— Что тут у вас происходит? — спросил я.
— Операция.
Больше он ничего не добавил.
Мы свернули во двор — узкий, извилистый. Стены в черных подтеках смыкались вверху, вдавливаясь в небо. Все время казалось, что мы сейчас упремся в тупик, но неожиданно открывался новый проход. Отовсюду слышалась стрельба. Сдвоенно выстрелил карабин; затем, сплетаясь в едином звуке, хлестнули автоматные очереди, и, наконец, солидно застучал тяжелый пулемет, судя по звуку — «гокис», пули у него размером с небольшой огурец…
Это было уже серьезно. В последний раз я слышал «гокисы» год назад во время мятежа в Порт-Хаффе. Тогда сепаратисты из «Феруза» внезапно, в считанные минуты профессионально положив напалмовые кассеты вдоль пригорода и блокировав огненным полукольцом войска МККР, двинули танки по шоссе прямо на Ролиссо, где находились международные армейские склады. Если бы они захватили оружие, то могли бы отрезать весь север и держать жесткую оборону этой территории по крайней мере несколько месяцев. Главнокомандующий вооруженными силами страны то ли растерялся, то ли действительно был связан с сепаратистами, как говорили потом: он, вместо того чтобы подорвать склады, выслал наперехват артиллерийскую школу — недоученных курсантов, подкрепив их саперным батальоном из резерва. Штурмовые танки «Мант» прошли сквозь них, как сквозь масло, — я уже потом, после гибели Аль-Фаиза видел на шоссе месиво исковерканных орудий и тел, в котором копошились подразделения Красного креста и добровольные санитарные дружины.
Нас выбросили на исходе ночи. Небо начинало светлеть. Десятки капсул неспешно, одна за другой вываливались из пузатых с маленькими крыльями, неуклюжих на вид транспортных самолетов и долго, уменьшающимися точками летели вниз и у самой земли эффектно распахивали зонты — пружинили на воздушной подушке.
Сверху все было отлично видно. И огненный, голубой полукруг, опоясавший порт, и серебрящуюся спокойную Ниссу, и артиллерийские вспышки за мостом, который уже был захвачен сепаратистами, и ближе к земле — пропитанные флюофором светящиеся зеленые знамена передового полка «Меч пророка», чьи танки на лобовой броне несли изречения девятого калифа Али.
Мы садились прямо на склады. Вдали уходи разрывы, но мы все-таки надеялись здесь закрепиться — у нас были податомные базуки, которые в случае попадания если и не пробивали броню, то вынуждали «Мантов» остановиться на минуту-две для смены оплавившейся оптики, а за это время можно было навести канальную мину. И вот, когда мы начали выпрыгивать на сырую бетонную площадку перед складом, оттуда, со сторожевых вышек, тяжелыми басами заговорили «гокисы». Оказывается, Аль-Фаиз еще за четыре часа до выступления выслал вперед ударную группу; она без шума вырезала охрану и заняла ключевые посты. Но мы узнали об этом потом. А в тот момент занявшаяся огнем капсула вызвала наши крики предостережения. Мы разворачивались к вышкам так, чтобы там увидели голубые нашивки на наших робах. И командир десанта, югославский майор, приказал осветить прожектором его форму с надписью «Международные войска», — но вторая очередь, выкинувшая его из луча и свалившая прожектор, поставила все на свои места.
Я очнулся тогда только утром в госпитале, когда Аль-Фаиз и двенадцать его имамов, окруженные в здании аэровокзала, покончили счеты с жизнью, выбросившись на мостовую.
…Двор вывел нас на боковую улицу. Тут слабо, но ощутимо пахло чесноком. Я покосился на прозрачную пластинку. Это был противогаз.
— Теперь осторожно, — предупредил сержант.
И сразу же над нашими головами раздался звук — будто пилой по дереву. Мы отшатнулись. Чуть выше, над нами в темном кирпиче появился десяток красных лунок со сколотыми краями.
— Весело тут у вас, — сказал я, отряхивая кремовый пиджак.
