Еще дымит очаг… - [23]

А вот и трактора уже чернеют, быстро я доскакал.

Дальний удел пахали двумя тракторами. Это был единственный, еще не запаханный, самый большой участок клевера.

На этом участке, как, впрочем, и на других, освобожденных из-под трав, была спущена из района директива сеять горох.

Удел был большой, трактористы пахали его вторые сутки. Я оставил гнедого у дороги и, проваливаясь в борозды, зашагал по пашне к ближайшему трактору. Тракторист затормозил, остановился, увидев меня. Когда я подошел ближе, узнал в нем моего одноклассника Акая.

— Ну, как идет? — спросил я.

— Нормально, — отвечал Акай, — закурить есть? А то у меня кончилось, а к Хакиму, — кивнул он на дальний трактор, — далеко бежать.

Я угостил Акая сигаретой и сам закурил.

— Сколько пользы принесет теперь эта земля, а! — восторженно обвел я рукой вокруг. — А то ведь пропадала почти что даром!

— Ни черта она не принесет, — сплюнул Акай, — только скот передохнет, да и все.

— Стыдись, — вспылил я, — ты, как старик, болтаешь.

— Старики не болтают, — независимо поправил меня Акай, — старики сначала думают, а потом говорят, к не наоборот, как некоторые…

— Эх, ты, а еще десятилетку кончил, — упрекнул я, криво улыбнувшись, — простых вещей не понимаешь. А что же ты пашешь, если считаешь, что это неправильно?

— Послали, вот и пашу, не я, так другой. Этим дело не остановишь…

— Ладно, рули, — кинул я, — пойду промерю, что ты тут напахал.

Акай ничего не ответил, запустил мотор. Я постоял, подождал, пока его трактор отъедет подальше, чтобы не грохотало так в уши, и стал замерять, глубоко ли он пашет. Пахал он добросовестно.

«Вот тоже ровесник мой, а какая темнота, не может понять выгоды нового, — думал я, — хотя чему удивляться, новое всегда нелегко пробивает себе дорогу».

Проросшие корнями пласты земли блестели на срезах, как полированные, борозды шли прямые, четкие. Хорошо пахал этот Акай, трактор его был уже далеко, лемеха его плуга ослепительно вспыхивали на солнце.

Напарник Акая пахал, казалось, у самого горизонта.

«По бороздам да по огрехам туда и за целый день не дотопаешь, — подумал я. — Кто такой этот Хаким, что там пашет, что-то я такого тракториста не знаю у нас в колхозе? Хоть и вкруговую, но придется на гнедом доскакать, а пешком напрямик ноги поломаешь».

Гнедой отдышался, отдохнул после скачки и бежал снова с удовольствием. В последнее время, когда в колхозе появилась легковая машина, ему все меньше приходится работать, иногда днями стоит бедняга в конюшне рядом со старыми водовозными клячами. Так что сейчас гнедой наверстывал упущенное.

Дорога огибала удел узкой отчетливой лентой. Солнышко отогрело землю от утренних льдинок и инея, дорога почернела, верхний, схваченный за ночь морозцем слой оттаял, и из-под копыт гнедого летели жирные комья грязи. Я расстегнул фуфайку, солнце пригревало сильно.

«Скоро, скоро зазеленеет степь, — вдохновенно думал я, легко, умело привскакивая в седле, — жаль, что надо возвращаться в город, в институт, когда получу диплом, уже будет уборка. Ничего, и уборка не последнее дело. А потом с осени и до осени на круглый год я возьму эти нивы в свои руки».

За штурвалом второго трактора оказался маленький, рыжий, похожий на лисенка бывший мой пионер. Так вот почему я не угадал, кто же этот тракторист по имени Хаким. Кажется, еще вчера я учился в девятом классе, а этот Хаким — в третьем «б». Я был его пионервожатым. Ну и летит время!

— Хаким! — улыбнулся я ему, подходя к его трактору. — Хаким, когда же ты успел вырасти?

Его маленькое, испачканное соляркой, блестящее от работы лицо просияло.

— Ты меня помнишь, Рашид!

— А как же мне тебя не помнить, — добродушно поддержал я его, — ты ведь самый лучший мой пионер был.

Хаким смутился от этой моей похвалы, отвернулся, и, видно, чтобы показать себя взрослым, вытянул из кармана промасленной стеганки пачку «Памира» и широким жестом протянул мне.

— Закурим, почти целую ночь мы с Акаем пахали, до двух часов ночи.

— Устал? — взглянув в его красные, воспаленные глаза, спросил я.

— Нет, что ты! Я хоть три ночи подряд могу пахать.

— Молодец, моя школа! Так и надо, так и держи! А ну-ка, промерю, как ты, самоучка, пашешь!

— Я не самоучка, — гордо сказал маленький Хаким, — я школу механизации кончил, тракторист широкого профиля.

— Ух, ты! — деланно восхитился я, — молодец!

Замерил глубину борозды. Хаким пахал так же добросовестно, как и его напарник.

— Отлично пашешь! — подбодрил я его. — Пять с плюсом тебе!

Он совсем расплылся от этой моей похвалы. Я для него был авторитет весьма солидный.

— Давай поменяемся конями, — предложил я. — Ты уступи мне на часок своего стального, а сам бери моего гнедого. Отдохни от грохота, а?!

— А ты раньше пахал?

— Спрашиваешь. Я же институт кончаю, ты что, не знаешь?

— Конечно, конечно, — застеснялся Хаким, — пожалуйста, я отдохну.

Вообще-то мне случалось ездить раньше на тракторе и в институте на нашем пригородном опытном поле, и еще раньше — дома, но твердой практики у меня не было.

Я подождал, пока Хаким отойдет подальше, и запустил мотор. Меня оглушил грохот, кабина вся тряслась. И как они работают здесь сутками, как выдерживают этот постоянный гам и треск?