Еще дымит очаг… - [18]

— Ну дай, — снова клянчит «инженер».

«Депутат» лениво лезет под подушку и, достав наушник, протягивает ему.

— Возьми его к бабушке, — бурчит он, — чтобы только не слышно было, я хочу спать.

— Ба, всю ночь прохрапел и еще хочет отдохнуть, — смеется во весь голос «инженер», беря наушник и приставляя его к уху.

«Депутат», кряхтя, пробует чуть повернуться, но это у него не получается и, вздохнув, он закрывает глаза.

«Инженер» что-то внимательно слушает, а потом громко сообщает на всю палату:

— Комарова запустили снова!

— Кого? — зевая, переспрашивает «депутат», не открывая глаз.

— Комарова! — кричит «инженер», морща лоб.

«Снова запустили», — думаю я с ленцой, не ощущая ни радости, ни сожаления.

«Депутат» открывает глаза, видно, сообщение «инженера», как он ни старался быть равнодушным, разогнало его сон.

— Значит, запустили. Летает. Ну-ну, — бессмысленно уставясь в потолок, изрекает он и, помолчав с минуту, продолжает: — Это уже все ерунда. Уже надоело. Запускают, ну и пусть себе запускают. Уже привыкли.

— Конечно, — вставляет «инженер», — это уже стало бытом.

— Вот, вот — быт. Ты правильно сказал, сынок.

* * *

Вечером следующего дня все было как обычно. «Инженер» слушал наушники, «депутат», причмокивая губами, читал, как он сам выражался, историческую книгу об установлении Советской власти в Дагестане, а я лежал, бессмысленно уставясь в потолок. Приятно было лежать просто так и ни о чем не думать.

Вдруг «инженер» почему-то шепотом окликнул нас:

— Эй! Друзья! Беда!

Я повернулся к «инженеру» и увидел его побледневшее, почти белое лицо. Глаза его ошарашенно смотрели на нас. Услышав такой необычный тон обращения, даже «депутат» сразу отложил книгу.

— Что? — спросил я, думая, что «инженеру» стало вдруг плохо и что он умирает.

«Инженер» долго смотрел на нас и едва прошептал побелевшими губами:

— Ребята, Комаров разбился!..

Я не поверил и усмехнулся:

— Разыгрываешь!

А «депутат» снова молча потянул к себе свою книгу.

— Честное слово, ребята! — вдруг с таким отчаянием закричал «инженер», что мы вздрогнули.

— Дай наушник, — повелительно протянул «депутат» руку и хмуро посмотрел на «инженера.

«Неужели, — подумал я, — неужели и вправду разбился? Но почему же никто не разбивался, а он разбился? Неужели это правда? — Я никак не мог охватить происшедшее. — Как же так? Ведь космос стал уже бытом. Ведь все были уверены, что космос — это уже ничего особенного. Это не страшно».

«Депутат» молча протянул мне наушник и отвернул в сторону свое немолодое морщинистое лицо. В наушнике звенел траурный марш Шопена. Через несколько минут снова зазвучал, словно медный, голос Левитана. Левитан говорил, что полет прошел нормально, что все намеченные исследования были выполнены и корабль пошел на посадку. «Ну вот, ну вот, видите, ничего не произошло, студент просто что-то попутал, он хотел разыграть нас», — старался успокоить я себя.

И вдруг ударило, словно громом, по голове: «Однако при открытии основного купола парашюта на семикилометровой высоте, по предварительным данным, в результате скручивания строп парашюта космический корабль снижался с большой скоростью, что явилось причиной гибели Б. М. Комарова. Безвременная гибель выкающегося космонавта, инженера-испытателя космических кораблей Владимира Михайловича Комарова является тяжелой утратой для всего советского народа…»

Я не слышал, что говорили «депутат» и «инженер». Отдав наушник и откинувшись на подушки, я почувствовал, что по всему моему телу расходится дикое, глухое отчаяние и обида.

* * *

Сегодня будут хоронить Комарова. Будут хоронить не только близкие, а вся страна, потому что каждому советскому человеку стал космонавт родным, у каждого под сердцем тяжелый камень горя.

С самого утра в палате у нас молчание, только изредка его нарушают горестные вздохи «депутата», да несколько раз заходила нянечка, спрашивала, не нужно ли чего.

«Вот так и кончилась жизнь, — думай я. — Пойди угадай, когда она оборвется. Привыкли уже к космосу, считали, что дорожка туда проторенная, даже перестали верить, что космос таит в себе опасности».

— Вай, аллах! — снова вздыхает «депутат» и проводит ладонями по лицу.

— Не убивайся ты так, «депутат», а то совсем расклеишься, — подает голос «инженер».

«Депутат» ничего ему не отвечает и только еще раз проводит ладонями по лицу:

— Вай, аллах!

— Слышишь, «депутат» — вновь окликает его «инженер».

— Жалко человека! — не обращая ни на кого внимания, вдруг восклицает «депутат». — Жалко…

Он прижмуривает глаза, и из-под ресниц по его лицу тонко катится слеза.

— Слезами горю не поможешь, — говорит «инженер».

«Депутат» вдруг резко поворачивается к нему, в глазах ненависть.

— Можешь ты помолчать!

«Инженер» как-то сразу съеживается от этой неожиданной резкости «депутата». А «депутат», откинувшись на подушки, снова проводит ладонями по лицу.

— Вай, аллах!

Я отворачиваюсь к стенке.

— Началось! — почему-то шепотом извещает нас «инженер» и приникает ухом к черному кружку наушника.

— Ты хоть рассказывай нам, что передают, — прошу я «инженера».

Он согласно кивает головой, некоторое время молчит.

— Понесли, — говорит он наконец. — Положили урну с прахом на лафет пушки и повезли ее к Красной площади.