Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [221]
Обряд не свершается без взаимодействия – будь то актеры или сакральные орудия, которые одновременно являются священными и проклятыми. Проклятыми, потому что им приходится изображать злые силы; священными – потому что они появляются в драме, чтобы быть сверженными, и они не могут принимать участия в ритуале, если не принадлежат к числу освященных. Их задача состоит в представлении объектов или сил, которые надо сделать удачливыми, и не надо забывать, что в создании мира, завоевании золота или пива, в убийстве великана совсем не много элементов игры.
Эта категория ритуальных персонажей включает в себя деву-великаншу, задача которой состояла в том, чтобы инициировать церемонию искупления. В легенде мы видим, как Скади поднимается на сцену, чтобы дать богам возможность очистить себя от вины из-за смерти Тьяцци. Скади была особо почитаема в Трандхейме – центральной части Норвегии, ибо ее считали прародительницей хладирских ярлов.
В пантеоне северогерманских богов нет фигуры более интригующей, чем Локи. Он был любимцем поэтов века викингов – в своих творениях они отводили ему роль злодея, позволяя ему в полной мере проявить свое лукавство, двурушничество, самоуверенность, наглость, хитрость, трусость и безрассудство, которые скрывались за его обольстительной, льстивой личиной. Локи стал главным инициатором трагедии этого мира, самым занимательным персонажем в истории богов и одновременно зловещей силой, которая определяет судьбу мира своей силой слабости и наглостью своей трусости. Нити судьбы, объединяющие богов и людей, сходятся в его злорадном, щедром на выдумки мозгу и сплетаются в единую сеть, которая тащит мир в пропасть смерти. Двуличный, сладкоречивый, он постоянно сыплет шутками и устраивает возмутительные каверзы. Впутавшись в очередную, казалось бы, безвыходную историю, Локи всякий раз находит способ спасти свою голову. Он неустанно снует между мирами, сталкивая богов и йотунов лбами; своей двойной игрой он медленно, но верно подводит мир к тому дню, когда враги жизни вырвутся на свободу и поставят его во главе своих полчищ.
Этот лукавый друг богов – весьма непокорный материал для рационального анализа, ибо его образ невозможно расчленить на мифологические и фольклорные составляющие. Разумеется, время от времени его ловили, укладывали на анатомический стол, препарировали, перебирали внутренности в надежде определить, что в нем от духа зерна, что – от духа природы, что – от чего-то иного. Но никому еще не удалось разгадать его природу, сковать или обуздать врожденное проворство – всякий раз он выскальзывал из рук анатомов и, едва вскочив на ноги, выкидывал новую возмутительную шутку. Единственным объяснением его характера является драма истории, в которой он играет ведущую роль. Поэты-викинги очеловечивали своих богов и превращали их в предмет изучения характера, но, расточая свое тончайшее искусство на этого божественного шута и плута, чуть было не превратили его в символ непостижимости человеческой души. В портретной галерее человечества мало кто может сравниться с лукавым судьей рода людского – божеством, поразительно сложным в своем беспрецедентном злонравии, обладающим безрассудством, равным его трусости, несущим самую острую сталь тонкой хитрости в ножнах циничного злоречия, владеющим этим оружием с уверенностью мастера. Этот хитрый мошенник, способный обернуть свои поражения в победы, бескорыстно любит обман ради обмана. Не жалея времени и усилий, он впутывается в неприятности, исключительно для того, чтобы проверить способность своего ума выпутаться из них, и никогда не выходит из безвыходных ситуаций изящнее, чем в тех случаях, когда попадает в свои же ловушки.
Эта фигура демонического юмора не появилась из ничего, благодаря чисто психологической изобретательности; как бы ни были развиты его способности, он был объектом, порожденным древней драмой. Поэты описали Локи, но не они создали его. Он был тем самым сакральным актером, задачей которого было явить миру демона и спровоцировать схватку, победа добрых сил в которой предрешена. Так проявляется двойственность его натуры; чтобы сыграть эту роль, он должен быть причастен к святости и божественности жертвенного круга. При переводе на язык легенды этот ритуальный факт обретает такие формы: Локи – великанье отродье, дитя Утгарда, допущен в круг богов благодаря побратимству с Одином. В «Перебранке» Локи напоминает Всеотцу о кровном завете и требует себе места среди асов: «Оба мы, Один, / во время оно / кровью братство скрепили; / припомни: пива / не пить без меня /тобою было обещано»[165].
«Время оно» (árdagar) – начало времени в жертвоприношении. Этот стих «Перебранки Локи», возможно, является напоминанием о ритуальной сцене совета, проводившегося на rök – «тронах могущества» при подготовке к ритуалу. Эта фигура несет вину за проделки и каверзы, необходимые для того, чтобы спровоцировать завоевание жизни. Локи превратился в комическую фигуру, в обманщика, обреченного на поражение. Поэты-философы века викингов изображают Локи на полотнах старых историй, и мы можем верить, что юмор этой фигуры был обусловлен потребностями ритуала. Сцены, изображавшие зачинщика распрей, сбитого с ног его же собственными хитростями и брошенного на погибель, были наполнены мрачным юмором, но в насмешливом презрении слышался явный триумф, исходящий от людей, способных отдать должное силе своих врагов. Последователи культа не насмехались над демонами, поскольку для победы над злом им приходилось напрягать все свои силы, и, благодаря этим опасным состязаниям, они испытывали и познавали собственную силу и могущество своих богов.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.