Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [219]
Если наши знания об асе Улле остаются несколько фрагментарными и обусловленными обстоятельствами, то, приближаясь к фигуре Хеймдалля, мы можем сказать, что знаем о нем гораздо больше. Хотя наш материал дает лишь отрывочные сведения о его роли в ритуале, лучи света здесь ярче и освещают его под разными углами, и мы имеем четкое представление о его характере и сакральной значимости. Страж богов обитает на краю небес, в чертоге Химинбьёрг («Небесные горы»), оберегая Биврёст от великанов: «…То Химинбьёрг, / Хеймдалль, как слышно, / там правит в палате: / там страж богов / сладостный мед / в довольстве вкушает»[159].
Когда этот мифологический образ переводится в ритуальное действо, он становится защитником святости праздника. Подобно Варуне из ведического ритуала, Хеймдалль является охранителем хамингьи празднества. Это – функциональный бог, он хранит священные ритуалы, наблюдает за верующими и следит, чтобы ни один член священного круга не нарушал правила, от соблюдения которых зависит святость блота. В одном из мифов говорится, что из-за его неповиновения святое место было открыто губительному воздействию злых сил. В мире богов Хеймдалль – светлейший и чистейший из асов, в мире людей – sif sifjaðan, воплощение фрита и сплоченности родичей.
Людей, приносящих жертву, называют священным родом – детьми, вернее сыновьями, Хеймдалля (mogu Heim-dallar), ибо всех их объединяет фрит празднества. В ведическом ритуале верующие взывают к Варуне или Митре, хранителям священных обрядов.
Святость празднества подразумевает эвфемию[160] – благоговейное молчание и внимание во время отправления обрядов и декламации священных текстов на сакральном языке. Эвфемия, или благоречие, называемое hljóð, связано с рогом Хеймдалля, Гьяллархорном, олицетворяющим его власть. Рог часто называют словом hljóð (слух); в 27-й главе «Прорицания вёльвы» утверждается, что он спрятан под Мировым Древом:
«Вёлуспа» открывается стихом, который, вероятно, является ритуальной формулой:
В поэзии века викингов рог Хеймдалля выступает как труба, которая возвестит о конце времен, когда настанет Рагнарёк:
Является ли этот рог поэтическим изобретением разгоряченного битвой воображения поэтов Рагнарёка, или надо искать его начало в древнем ритуале, мы не знаем. Ритуальные эпитеты никогда не намекали на то, что герои трубили в рог, но это вовсе не доказывает, что он не мог быть использован как музыкальный инструмент.
Церемониальное и драматическое проявление Хеймдалля вполне определенно. Он присутствовал в роге, покоящемся на жертвеннике. Эта сцена отражена в кеннингах скальдов, которые называют меч «головой Хеймдалля». Более того, мы знаем, что этот символ заключался в роге барана, жертвенного животного. Хеймдали (heimdali) – ритуальное и поэтическое имя барана, а Халлинскиди (hallinskiði), баран, – хейти, то есть эпитет, Хеймдалля. Голова зовется «мечом Хеймдалля», объяснение этому кеннингу содержится в «Языке поэзии»: «Сказывают, будто он (Хеймдалль) был пробит насквозь человеческой головой. Об этом поведано в «Заклинаниях Хеймдалля», и с тех пор голову называют «погибелью Хеймдалля», подобно тому как меч зовется «погибелью человека». В продолжение этой начальной фразы мы читаем: «По этой причине голова называется mjotudr, или судьба, а меч означает судьбу человека». Совершенно очевидно, что в цепь обоснования вкралась какая-то ошибка. Во всяком случае, автор перепутал два кеннинга, а именно – что меч можно назвать головой Хеймдалля, как намек на сцену ритуала, где используется рог барана, а с другой стороны, что бог был пронзен головой человека. На этом основании автор сделал логическое заключение: голова есть судьба Хеймдалля, а меч – судьба человека, следовательно, голова есть меч. Однако все это выглядит слишком натянуто. По всей вероятности, эта сентенция представляла собой попытку автора придать смысл эпитету, значение которого был утрачено или скрыто во мраке веков, но это не исключает возможности того, что он имел в своем распоряжении две различные метафоры, которые перемешались. Если это тот случай, то последний эпитет подразумевает неизвестный обряд, говорящий о легенде, где котел был назван даром Одина.
Но мы приблизимся к истине, изучив слово mjotudr, которое использовалось автором для сохранения логики. Это слово служило ритуальным выражением удачи, или судьбы, то есть будущего, как оно было связано с жертвоприношением и с его правильным сценическим представлением. Судьба сосредоточена в жертвенном месте, как мы уже видели, у источника. Таким образом, она была тесно связана с рогом Хеймдалля и Мировым Древом, в корнях которого скрыто священное место. Согласно преданию, Древо обладает «силой mjötuðr», которая помогает женщинам в родах: «Фйольсвидр сказал: / В жаркое пламя плоды пусть положат, / Если женщине трудно рожать: / Выйдет наружу, что было внутри – / Так дерево властно над телом людей»
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.