Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [218]
В поэмах и разрозненных мифах, в кеннингах и списках имен сохранилось большое количество культовых эпитетов. Их более чем достаточно, чтобы доказать сложность структуры драмы, но в большинстве случаев такие имена – не более чем намеки на безвозвратно утраченные сцены. Временами мы смутно узнаем в эпитете культовый титул, который свидетельствовал о функциях того или иного бога или его воплощения. Об Одине в 50-м стихе «Речей Гримнира» было сказано так: «У Сёккмимира я был Свидур и Свидрир».
Этот класс богов включает в себя триады, упомянутые в мифах о битве с великаном и сотворении мира. Хёнир выступает разжигателем жертвенного костра, в «Прорицании вёльвы» – тем, кто дает дух – то есть разум, рассудок: «Дал Один дыханье, / а Хёнир – дух, / а Лодур – тепло / и лицам румянец»; кроме того, на Хёнира возложена функция прорицателя: «Хёнир берет / прут жеребьевый» – еще одна обязанность жреца в ритуале жертвоприношения. Примечательный эпизод встречается в одной из саг «Круга Земного» (Heimskringla): в нем говорится, что при обмене заложников ванам был отдан Хёнир: «Асы же дали в обмен того, кто звался Хёниром, и сказали, что из него будет хороший вождь. Он был большого роста и очень красив. Вместе с ним Асы послали того, кто звался Мимиром, очень мудрого человека, а Ваны дали в обмен мудрейшего среди них. Его звали Квасир. Когда Хёнир пришел в Жилище Ванов, его сразу сделали вождем. Мимир учил его всему. Но когда Хёнир был на тинге или сходке и Мимира рядом не было, а надо было принимать решение, то он всегда говорил так: «Пусть другие решают»[156]. Этот эпизод вполне может быть рационалистической интерпретацией ритуального факта.
Интересный эпитет, принадлежащий, насколько мы можем судить, Хёниру и относящийся к еще одной его функции, – Мейли; это имя упоминается в связи с Тором, в эпизоде борьбы с великаном. Мейли в данном случае – соратник и помощник Тора. В поэме «Песнь о Харбарде» Тор, пререкаясь с перевозчиком, называет себя братом Мейли: «Назову свое имя, / хоть я средь врагов, и о роде скажу: / я Одина сын, / Мейли я брат / и Магни отец; / ты с владыкой богов / беседуешь – с Тором!»
Это имя встречается и в сложных комбинациях: «шаг Мейли» (Fet-Meili), что означает «ходок» или «странник». По этим указаниям мы можем сформировать достаточно четкое представление о значимости этого титула. Подобно Вишну в ведическом ритуале, Хёнир совершает церемониальное хождение, чтобы освятить жертвенное место, обезопасить его и обеспечить успех священнодействиям, совершаемым на этом месте; об этом свидетельствуют и другие кеннинги Хёнира: «…Его зовут «сотрапезником, попутчиком и собеседником Одина», «проворным асом», «длинною ногой» и «блистающим конунгом»[157]. Последний эпитет, «блистающий конунг», вернее было бы перевести «илистый конунг» или «конунг топей / влажной земли» (aurkonungr), что указывает на его связь с ауром – илом источника Урд.
Бог Улль, вероятно, также принадлежит к группе ритуальных богов. Факты, которые можно привлечь для объяснения его характера, таковы: во-первых, его называют пасынком Тора, во-вторых, он тесно связан со щитом, и оба эти факта являются частью одного свидетельства. Первый факт указывает на его место в драме в качестве спутника и помощника Тора – так же как и Хёнир в мифах об Одине; в «Хвалебной песни Тору» отношения между двумя божествами определяются ритуальным словом неизвестного значения: gulli. Характер их сотрудничества в значительной степени обозначен щитом, на котором был убит Хрунгнир. Этот щит играет важную роль в обеих драмах. В первой – это щит, на котором погиб Хрунгнир, а во второй щит, который спас товарищей Тора от гибели, когда они переходили реку в стране великанов. В «Языке поэзии» говорится, что щит можно назвать кораблем Улля, а также подножием Хрунгнира. Из этого примечания мы узнаем, что щит был ритуальным орудием в ритуальной драме, и далее – что функциональное божество этого щита носило имя Улль. Возможно, «ас щита», как поэтически называли Улля, играл роль и в других ситуациях, а не только в тех, которые были случайно упомянуты в мифологической литературе в том виде, в котором она до нас дошла.
«Речи Гримнира» добавляют еще один пункт к нашему знанию о том, какую роль играл в драме «ас щита»[158]. Улль был связан с жертвенным костром и котлами. Этот намек, возможно, был объяснен в 7-м стихе поэмы «Сны Бальдра», в которой говорится, что сосуд с освященным напитком накрывали щитом: «Мёд здесь стоит, / он сварен для Бальдра, / светлый напиток, / накрыт он щитом». В «Языке поэзии» приведены другие кеннинги Улля: «Его зовут /…/ «асом-лыжником», «асом-лучником», «асом-охотником», «асом щита». «Видение Гюльви» дает более развернутую характеристику Улля: «Улль – имя сына Сив, пасынка Тора. Он так хорошо стреляет из лука и ходит на лыжах, что никому не под силу с ним состязаться. Он к тому же прекрасен лицом и владеет всяким военным искусством. Его хорошо призывать в единоборстве». Замечание о том, что Улля следует призвать прежде, чем вызывать противника на поединок, вероятно, говорит о том, что в ритуале он играл роль помощника Тора.
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.