Эпиталама - [12]
Госпожа Дюкроке шла в сопровождении Альбера вдоль дома и искала глазами своих дочерей.
— Так это вы сидели на скамейке? — внезапно спросил Альбер, обращаясь к Берте, когда госпожа Дюкроке ушла, уводя с собой Люси. — Я бы вас даже и не узнал…
Потом он добавил медленно:
— Целых два года!.. Вы стали девушкой…
Берта решила было разговаривать с Альбером безразличным тоном, но передумала из-за какой-то задумчивости в его лице; подняв глаза, она впервые посмотрела на него и обратила внимание на его более длинные и более темные, чем прежде, усы, слегка изменившие его внешность.
— Вы, кажется, теперь живете в Париже? — спросил Альбер. — У вас там родственники?
— Да, моя тетя Катрфаж. Я знаю, что вы знакомы с ней.
— С госпожой Катрфаж? О! Еще бы! Как странно-то! Значит, Одетта Катрфаж — ваша кузина? Когда-то вместе с Катрфажами мы отдыхали летом в Сен-Мало. Правда же, Одетта симпатичная?
— Да, очень милая… Только она показалась мне немного холодной… какой-то бессодержательной…
— Это только так кажется, — сказал Альбер. — Когда она была маленькой, ей запрещали веселиться. Мать постоянно повторяла ей: «Жизнь — это не развлечение», хотя сама-то поразвлекалась вволю. Не то чтобы она вела себя уж слишком фривольно, однако, вне всякого сомнения, весьма и весьма легкомысленно. Одетта же была воспитана в строгости. Мне даже кажется, что вы оказались едва ли не первой подругой, с которой ей позволили общаться. У нее в характере появилась какая-то собранность. В чем-то она уже совсем взрослый человек. Вам известно, что она заправляет всем хозяйством?.. Я уверен, что она вас обожает… Вы увидите… может быть, она не так уж умна…
Он говорил рассеянно, не отрывая глаз от Берты, и вдруг сказал:
— Я пытаюсь восстановить в памяти ваше прежнее лицо… У вас были красивые глаза…
Помолчав, он добавил:
— Сейчас в них больше души…
Он думал о той робкой девочке, что стояла на дороге, и взгляд его опустился на ее лежавшую на спинке скамейки руку; она убрала руку.
— А вот и коляска Шоранов, — сказал Альбер. — Вас сейчас позовут… Я попрощаюсь с вами здесь… До свидания, мадемуазель Берта; вы красивая девушка…
Задержав руку Берты в своей ладони, он сказал:
— А пальчики у вас уже не детские… Мне кажется, они теперь не такие боязливые…
У нее не было сил высвободиться из его мягкого рукопожатия, в которое она, казалось, постепенно погружалась вся без остатка.
— До свидания… Надеюсь, вы скоро вернетесь…
Поднявшись к себе в комнату, Берта, остановившись перед зеркалом, стала разглядывать свои глаза. Она помнила слова Альбера. Ей уже говорили о том, что она красивая, но она не верила: и вот теперь, начиная отдавать себе отчет в собственной привлекательности, она воспринимала ее как нечто пришедшее к ней от него, и с этим смутным ощущением счастья она, напевая, спустилась в гостиную.
Андре Шоран играл в теннис с Терезой де Бригей. Он, как бы между прочим, доверительным жестом подавая ей мяч, шептал что-то, после чего резво отпрыгивал к сетке.
В изнеможении он рухнул на скамейку рядом с Бертой.
— Ух, ну и жара! — выдохнул он.
— Вы так раскраснелись! Вам всегда жарко! — сказала Берта, дотрагиваясь до худой руки Андре. — Пускай малышка поиграет одна.
К ним приближалась госпожа де Бригей в сопровождении Альбера. Она шла с высоко поднятой головой, как бы стараясь удержать на лице последние следы своей когда-то знаменитой красоты, все еще заметной в ее уже начинающем тяжелеть профиле. Альбер пошел навстречу Антуанетте, потом сел рядом с Бертой.
— Я наблюдал за вами, — сказал он. — У вас в движениях появилась теперь какая-то спокойная грация… какая-то мягкость в жестах. Так уж получается, что я все время делаю вам комплименты. Ну, да мои комплименты не опасные. А вообще будьте поосторожнее с мужчинами: они говорят женщинам много такого, что может их погубить. А меня слушать можно, мои слова вам вреда не принесут.
Он замолчал.
Берта в присутствии Альбера всегда была молчаливой.
— Вы иногда выглядите грустным, — сказала она, не поднимая глаз, глухим голосом, который появлялся у нее в его присутствии.
— Грустным? Ну нет. Я никогда не бываю грустным.
И вдруг, взглянув в сторону зарослей лавра, окаймлявших с одной стороны теннисную площадку, сказал:
— А эти двое еще долго будут собирать мячи!
Там, в кустах, стояла, наклонив голову, Тереза и, казалось, была занята исключительно своими поисками. А Андре, уставившись в землю, кружил около нее.
Альбер подошел к сидевшей под каштаном Берте и сказал:
— Хороший парень этот Шоран. Умный. И при этом в нем есть что-то детское… Я хочу сказать, в нем много веселости, задора…
Потом, присаживаясь рядом с Бертой, добавил:
— Знаете, у меня тут появилась идея… Мне было бы приятно показать вам наш дом. От вас до имения Бриссона всего двадцать минут езды… Этот старый замок вполне достоин того, чтобы вы на него посмотрели… Вы ведь еще ни разу не видели Пикодри… Там мы сможем нормально побеседовать… А то мне за целый месяц даже не удалось поговорить с вами… Вот видите, теперь к нам идет Лоран. Я, право, чувствую себя здесь каким-то смешным. Позвольте мне организовать эту экспедицию вместе с Шоранами… Это очень просто… Как-нибудь утром, часов так в одиннадцать, он с сестрой заедет за вами в своей маленькой английской коляске, и вы поедете на прогулку… Проедете до Пикодри… Там я и буду ждать вас на дороге… Что, я пугаю вас? Но я же ведь не на завтра предлагаю эту прогулку. Попозже… в один из дней на следующей неделе… В конце сентября по утрам иногда бывает так красиво!
Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.
Жорж Сименон (1903–1989) — известный французский писатель, автор знаменитых детективов о комиссаре Мегрэ, а также ряда социально-психологических романов, четыре из которых представлены в этой книге.О трагических судьбах людей в современном мире, об одиночестве, о любви, о драматических семейных отношениях повествует автор в романах «Три комнаты на Манхэттене», «Стриптиз», «Тюрьма», «Ноябрь».
Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».