Эпиталама - [13]
Альбер подозвал Андре Шорана:
— Присядьте-ка с нами, — сказал Альбер, с улыбкой глядя на Андре. — Поскольку вы такой храбрый, я предоставляю вам возможность отличиться.
— Вы приводите меня в трепет, — сказал Андре, пододвигаясь к Альберу и освобождая место для Терезы. — Я очень пугливый.
К группе подошли Мари-Луиза и Лоран, постоянно мастеривший какие-то забавные вещицы из прутиков.
— Давайте все прочь отсюда, — сказал Андре, — господину Пакари нужно мне что-то сказать.
— Я потом скажу вам.
— Тогда что же? Что мы здесь делаем? Вы идете, Тереза? — спросил Андре, беря девушку за руку. — Одну партию в теннис! А вы, Берта? Все молчите? Витаете в облаках?..
Берта надела свежевыглаженное платье из сиреневого батиста. Госпожа Дегуи не стала возражать против прогулки; она упрекала себя в том, что нагоняет на дочь тоску, и всегда с готовностью разрешала все, что могло бы хоть как-то ее развлечь. Поправляя прическу под белой шляпкой с мягкими полями, которой так восхищался Андре, Берта предавалась приятным размышлениям о предстоящем приключении; ей было любопытно хоть чуть-чуть проникнуть в жизнь Альбера. Она услышала шум подъезжающей коляски, капнула вербенового одеколона на носовой платок и выбежала на улицу.
— Здесь можно ехать все время прямо, — сказала она, хватаясь за край английской повозки, чтобы подняться на маленькую высокую подножку. — А что, Мари-Луиза не поехала?
— Глупышка она, и больше ничего! — сказал Андре и, когда Берта уселась рядом с ним, дернул вожжами. — Она, видите ли, не знает этих людей… Я обожаю эту твою шляпку! — произнес он, глядя на Берту. — Какая чудесная погода!
Легкий ветерок ласкал их лица, и Берта чувствовала, как ее несет вдаль по залитой солнцем дороге убаюкивающее, радостное движение.
— Как думаете, увидим мы его отца? — спросила она.
— Надеюсь. Мне хочется его увидеть. Я очень люблю разглядывать знаменитых людей.
— Он адвокат?
— О! Великий адвокат!
Мысль о том, что она может повстречать господина Пакари, внезапно поразила ее, и ей захотелось вернуться домой, отказаться от всей этой затеи, которая вдруг показалась ей опрометчивой, а то и опасной; но Андре уже показывал своей кожаной, истертой вожжами перчаткой на обрамляющую Пикодри рощицу.
В одиннадцать часов господин Пакари обычно спускался в парк и поджидал там почту. Он всегда вскрывал письма с некоторой тревогой, что, однако, не мешало ему нетерпеливо ходить туда-обратно по аллее перед приходом почтальона. Летом он никогда не выходил за ограду сада. Затылок его с годами стал шире, отчего пристежной воротничок врезался в шею, и во время ходьбы господин Пакари все время оттягивал его пальцем. Его высокая фигура и бритое лицо на фоне природы Пикодри казались особенно тяжеловесными и мощными.
Альбер подошел к отцу; показывая на Берту и Андре, он тихо сказал:
— Это друзья, о которых я тебе говорил… кузены Катрфажей…
Господин Пакари посмотрел на Берту и, держась очень прямо, протянул Андре свою крупную ладонь.
— Почтальона, молодой человек, вы случайно не видели?
— Нет, месье, — непринужденно ответил Андре, — почтальона я не видел. Впрочем, здесь столько проселков!.. Достаточно малейшего куста…
— Нет, — сказал господин Пакари, устремляя на Андре свой властный взгляд, — у почтальона есть свой определенный маршрут. Он идет сначала от Пон-Советра до Сент-Илера, а потом от Сент-Илера прямо по дороге.
— Я представлял себе сельского почтальона более поэтично, — сказал с улыбкой Андре. — Какие прекрасные деревья!.. Я здесь еще ни разу не был…
Господин Пакари, озадаченный вольной манерой, в которой с ним разговаривал стоявший перед ним отрок, опустил глаза на свой орден Почетного легиона, потом стал разглядывать свои старые брюки. Альбер подошел к Берте.
— Видите, этому саду не хватает садовника, — сказал он. — Господин Бриссон не любит тратиться. Тем не менее здесь можно найти очень милые уголки… У нас здесь тоже есть своя теннисная площадка; правда, от нее осталась только проволочная сетка… А знаете, я ждал вас вчера утром, — говорил Альбер, идя рядом с Бертой. — Когда я договаривался с Андре, то называл среду. Я решил, что вы испугались грозы… но здесь дождя не было. Сегодня утром я вернулся на свой наблюдательный пункт… когда увидел ваше сиреневое платье в коляске!.. Как все-таки хорошо, что Мари-Луиза заупрямилась! Похоже, у Андре с моим отцом полное взаимопонимание… Взгляните… прогуливаются, словно старые друзья… Этот юноша просто поражает меня!
— У вашего отца такой грозный вид, — сказала Берта. — Как вы полагаете, не показался ли ему странным мой приезд?
— Ну что вы, все нормально… Я объясню ему…
— Нам нужно будет уехать отсюда в полдвенадцатого, — сказала Берта, поворачиваясь в сторону Андре. — Сейчас который час?
— Вы же только что приехали!.. Посмотрите… вот наш огород. Овощей там нет уже пять лет, но зато в сезон цветения от этих вот бордюров из белых гвоздик идет такой аромат… Вы любите инжир? Две или три ягоды на вершине дерева еще остались. Я сейчас залезу по лестнице в эту чахлую оранжерею… Вы не жалеете, что приехали?
— Да нет, это очень интересно… Думаю, нам следует пойти к Андре, — сказала Берта, когда они обогнули маленькую дубовую рощицу.
Романы «Эпиталама» и «Клер», написанные одним из самых ярких и значительных писателей современной Франции Жаком Шардоном (1884–1968), продолжают серию «Библиотека французского романа». В своих произведениях писатель в тонкой, лиричной манере рассказывает о драматичных женских судьбах, об интимной жизни семьи и порою очень непростых отношениях, складывающихся между супругами.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.
Жорж Сименон (1903–1989) — известный французский писатель, автор знаменитых детективов о комиссаре Мегрэ, а также ряда социально-психологических романов, четыре из которых представлены в этой книге.О трагических судьбах людей в современном мире, об одиночестве, о любви, о драматических семейных отношениях повествует автор в романах «Три комнаты на Манхэттене», «Стриптиз», «Тюрьма», «Ноябрь».
Борис Виан (1920–1959) — французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: «Пена дней» — аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки «Сердце дыбом» и «Осень в Пекине».