Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках - [119]
И действительно, о присутствии спасовцев во многих из них есть и другая информация, по большей части, однако, недостаточная, чтобы судить об их численности. По словам Павла Прусского, родившегося в семье федосеевцев в г. Сызрань Симбирской губернии, но прошедшего через поморское согласие перед тем, как присоединиться к православной церкви в 1867 г., ставшего затем архимандритом единоверческого монастыря Святого Николая в Москве и много написавшего о различных староверческих согласиях (другими словами, он был похож на секретного осведомителя), традиционных (подпольных) спасовцев было порядочно в Казанской, Симбирской, Самарской и Саратовской губерниях. Это были, говорил он, места их сосредоточения[690]. Местоположением Спасовых отступников (новоспасовцев, к 1840-м гг. порвавших с традиционалистами) он определил губернии Владимирскую, Нижегородскую и Костромскую[691]. Николай Ивановский, специалист по расколу и профессор Казанской духовной академии, имевший, по всей видимости, доступ к отчетам Министерства внутренних дел о раскольниках, которые после смерти Николая I были помещены туда на хранение, отмечал особую концентрацию новоспасовцев большого начала в Спасском и Тетюшском уездах Казанской губернии; это вероучение пришло из Владимирской губернии[692]. Из Симбирской и Самарской губерний у нас есть свидетельство чиновника Министерства внутренних дел 1850-х гг. о большом количестве живущих в кельях спасовок[693]. В имении Усолье Владимира Орлова в Симбирской губернии в начале XIX в. многие женщины избегали замужества, что, возможно, говорит об их принадлежности к Спасову согласию (см. главу 2). В публикациях православных миссионеров позднего XIX и раннего XX в. спасовцы называются одним из крупнейших староверческих согласий в Симбирской и Саратовской губерниях[694].
Отрывочная информация о спасовцах — и традиционных, и новых — имеется также и из других губерний. В середине XIX в. Павел Мельников узнал о горожанине из Серпухова Московской губернии Игнатии Ульянове 70 лет, который проводил большую часть года в поездках к спасовцам в Московскую, Владимирскую, Нижегородскую, Симбирскую и Самарскую губернии[695]. На тайном собрании новоспасовцев в 1907 г. присутствовало 175 делегатов из 13 губерний, включая (кроме уже упомянутых губерний) Ярославскую, Рязанскую, Оренбургскую губернии и Уральский край[696]. Епископ Томский в 1897 г. сообщал, что спасовцы в его епархии безразлично отнеслись к закону 1874 г., который позволял старообрядцам регистрировать свои браки и рождение детей в специальных метрических книгах полиции, потому что (явно традиционные спасовцы) они венчались в православных церквях[697]. Эти и другие обрывки информации о спасовцах вкупе не дают практически ничего, поскольку мелкие группы спасовцев наверняка можно было найти в большинстве российских губерний.
В архивах может храниться качественная информация о Спасовых общинах на берегах средней и нижней Волги и в других местах, но скудные результаты моих поисков в более северных архивах дают основания полагать, что как минимум до 1840-х гг. спасовцы и на юге тоже, по всей видимости, старались не привлекать к себе внимания. Православная церковь в своем неизменном стремлении представить количество старообрядцев любого толка минимальным была в этом деле их сообщником. Министерство внутренних дел после 1850-х гг. утратило интерес к получению сколько-нибудь реалистической оценки размеров старообрядческого населения. С другой стороны, архивы наверняка могут сказать нам, наблюдалось ли значительное сопротивление браку в губерниях Среднего и Нижнего Поволжья и в других местах, которые Павел Мельников и архимандрит Павел отметили как места обитания большого количества спасовцев. Положительное заключение я принял бы за убедительное, хотя и косвенное доказательство присутствия спасовцев.
Из-за скудности источников по спасовцам во второй половине XIX в. и поскольку они часто не делают различия между согласиями большого и малого начал, я не могу даже высказать догадки о том, какое из двух было больше, и это, в свою очередь, затемняет историю спасовского сопротивления браку второй половины XIX в. Спасовцы большого начала открыто исповедовали свою веру и имели твердое намерение обеспечить себе место в обществе, и потому источники создают впечатление, что новоспасовцы преобладали. Это может быть не более чем побочный продукт скрытности староспасовцев. Можно предположить, что согласие большого начала с упором на богоугодность брака и собственным чином венчания поощряло замужество; чем многочисленнее были новоспасовцы, тем быстрее сопротивление браку должно было сойти на нет. С другой стороны, мы знаем, что некоторые общины спасовцев малого начала тоже освоили беспоповский обряд венчания, а другие (глухая нетовщина) продолжали венчаться в православных церквях. Последняя группа могла быть или не быть более многочисленной, чем менее скрытные спасовцы малого начала; их женщины могли сохранить или не сохранить традицию избегания замужества, характерную для изначальных спасовцев. С учетом всех обстоятельств изменения в брачном поведении спасовцев и большого, и малого начал поддерживают гипотезу, что спасовское сопротивление браку во второй половине XIX в. пошло на убыль.
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.