Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках - [116]
В Стексово, по имеющимся экономическим сведениям, были и богатые, и бедные, но последних относительно меньше, чем в Баках; и распространенное владение землей защищало демографически ослабленные (остаточные) и уязвимые по другим причинам дворы от обнищания. К тому же стексовская экономика не создавала причин для появления большого количества вдов. Дворы, содержавшие старых дев, в среднем, кажется, были более зажиточными и устойчивыми, чем те, где их не было, — факт, которому данные по экономике Стексово не дают объяснения. По моей гипотезе, это происходило благодаря некоего рода общинной солидарности спасовцев, но ни вотчинная переписка, ни какой-либо другой источник не дают информации для проверки такого толкования. Даже если оставить в стороне эту гипотезу, накопленные дворами ресурсы и коммерческая деятельность поддерживали демографически ослабленные стексовские дворы, когда подобные баковские уже давно бы приказали долго жить. Это было частью «добродетельного круга», который сокращал поток беженцев из разорившихся дворов, что, в свою очередь, освобождало другие дворы от бремени их содержания.
Неудивительно, что дворы с незамужними женщинами в куплинском приходе и Баках быстрее других приходили в упадок. Они были больше подвержены демографическим рискам, которые меняли баланс труд/потребление, а присутствие не желающих выходить замуж женщин закрывало путь к одному общеизвестному маневру — ввести в дом зятя для восстановления равновесия между трудом и потреблением. Но, что опять же неудивительно, многие другие непредвиденные обстоятельства могли ускорить или снизить темпы вымирания как среди избегавших брака дворов, так и у поголовно брачащихся: размер двора, экономика двора, связанные с ним факторы демографического риска, например повышенная мужская смертность. Это усложняет любую попытку оценить относительную значимость сопротивления браку в распаде дворов. Исследователи истории русского крестьянства на удивление скупо уделяли внимание вымиранию дворов. Мало подсчетов было сделано даже в масштабе одного села или имения, за исключением анализов исчезновения дворов на протяжении меньше или немногим больше одного поколения, которые были проведены незадолго до и вскоре после 1917 г.[665] Нет достойной литературы о вымирании даже среди типичных, более или менее поголовно брачащихся дворов в течение периода более долгого, чем одно поколение, которая могла бы создать контекст для размышления о темпах убыли дворов, сопротивлявшихся браку. Каков был нормальный процент разорившихся дворов на протяжении 20, или 40, или 60 лет? Конечно, нормальный процент должен был быть разным: выше в деревнях с экономикой типа баковской, ниже в деревнях, похожих на Стексово. В любом случае нет шкалы, с которой можно было бы соотнести различные скорости, с которыми в Баках и Стексово исчезали хоть противившиеся браку, хоть поголовно брачащиеся дворы.
Существуют только два исключения: «Долговечный многосемейный двор, Мишино, Россия, 1782–1858 гг.» Петера Чапа, где дается анализ рязанского поместья Гагариных, и исследование Родни Бохака другого гагаринского имения, Мануильское, в Тверской губернии[666]. В обоих имениях дворы с несколькими супружескими парами численностью намного превосходили дворы с одной парой, и гагаринские управляющие намеренно ограничивали разделение дворов, чтобы сохранить большие дворы. Как предполагает название, Чап заостряет внимание на особенностях, которые позволяли такому двору сокращать демографические и другие угрозы выживанию и справляться с естественно возникавшим изнутри центробежным напряжением. Под конец Чап отмечает: «Из всех дворов, находившихся в Мишино в конце восемнадцатого столетия, за исключением тех, которые позже были выведены из имения или переведены из одной вотчинной деревни в другую, 59 процентов оставались в имении непрерывно и наследовались потомством по прямой линии вплоть до 1858 г.»[667].
Не все мишинские дворы, таким образом, были долговечны: 41 % исчез в период между 1782 (я предполагаю, что Чап начал свою оценку с этого ревизского года) и 1858 гг., другими словами, за десятилетие вымерло 5,4 % от изначального количества. В имении Мануильское из 125 дворов в 1813 г. (не считая еще 22, которые были туда переведены в 1828 г.) 23 прекратили существование к 1860 г.: 18 %, или 3,8 % за десятилетие[668]. В Стексово 22 из 91 двора исчезли за период с 1814–1816 по 1845 г. — 24 %, или по 7,8 % от изначального количества за десятилетие, быстрее, чем в Мишино или Мануильском, но, пожалуй, не намного. Между тем стексовские дворы были в среднем значительно меньше — 5,7 члена в Стексово (и в селе, и в имении) по сравнению с 8,4 в имении Мишино в 1834 г., 8 в имении Мануильское в 1833 г.[669] Если мы предположим, что темпы вымирания дворов в Мишине были близки к средним по крупным сельскохозяйственным имениям к югу от лесной полосы в Центральной России, где и главы крепостных дворов, и управляющие старались воспрепятствовать разделению дворов, то, может быть, в Стексово, где, насколько можно судить, не принималось особых мер для поддержания максимального размера дворов, самым важным является вопрос: как получилось, что стексовские дворы со старыми девами оказались еще более долговечны (в период 1814–1845 гг. они исчезали по 2,9 % в год), чем мишинские поголовно брачившиеся? Решающим фактором, вероятно, было то, что в Стексово избегавшие брака дворы были значительно более зажиточными, чем поголовно брачившиеся. Я подозреваю, что созданию достатка благоприятствовали некие особенности стексовской беспоповской (спасовской) общины (возможно, аналогичные гораздо более многочисленной и богатой московской общине федосеевцев), но фактические доказательства в отношении этого вопроса отсутствуют.
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.