Эндимион - [14]

Меж тем как венценосные невежды

Себе же аплодируют, и любы

Им эти одуряющие трубы,

И пушки, салютующие разом,

Что мощно оглушают слух и разум,

Подобно тучам, что во время оно

Над стогнами гремели Вавилона,

Упрёки на халдеев извергая.

Ужель везде лишь маска золотая

Величье воплощает? — Не везде:

Величье там, где к трону и к звезде

На крыльях терпеливых вдохновенных

И чудом волхвований неизменных

Выносит нас. Мы царствуем, пока

Нас лестница ведёт под облака,

И мы восходим, наблюдая внове

Вселенную в её первооснове,

Где сонмы Сил над Роком древнегубым

Священный дух со рвением сугубым

В огне, в воде, в эфире берегут.

Как молчаливый храмовый сосуд,

Они хранят любое время года.

Но нам немногих явлена природа

Таких, что украшают небосвод,

Таких, чья щедрость руку подаёт

Церере нашей, — чувства наполняя

Духовным счастьем; точно так, до края

И пчёлы мёдом наполняют соты.

Клянусь враждой, в которой сводят счёты

Ничто и Мирозданье, Аполлон,

Что эти Силы — даже легион —

Слабее, чем Сестра твоя младая.

Приходит ночь, и, ярко расцветая,

Сестра твоя с улыбкой мягкой, скромной

На трон садится, словно он, огромный,

Не ей принадлежит, и ты, Поэт,

Не ею очарован был, и свет

Не лили звёзды, ожидая вместе,

Пока Сестры послания и вести

К ним не придут в сандальях серебристых.

Луна! Ты тени патриархов истых

В дубравах древних повергаешь в трепет.

Луна! Еще сильней блаженный лепет

Ветвей старинных при твоем вниманье;

Мир не умрет: ему твоё лобзанье

Дарует жизнь; и в сновиденьях странных

Телицы грезят о больших полянах;

И горы поднимаются: им надо

Добиться от тебя хотя бы взгляда.

И есть убежище; была б ты в силе,

Твои глаза б его благословили,

Но плотны плющевые перевитья,

И королёк, лишь глядя из укрытья,

В тебя влюблён. Даруешь облегченье

Ты устрицам: ведь при твоём свеченье

Спокойнее им дышится и спится

В домах жемчужных. Верность без границы

Тебе хранит великий Океан.

Богиня Теллус чует, как титан

Чело в неё с ворчаньем упирает.

О где ты, Цинтия? Где обитает,

В зелёной ли, в серебряной беседке,

Твоя краса? Ты плачешь… слёзы едки

Из-за того, кто сам в тебя влюблен,

И слёзы льет, — и ты сама, как он,

Вздыхаешь… Виден свет во мраке ночи,

Что излучают Весперовы очи.

Ужели то — любовь? Она — она!

Но как она несчастна, как бледна

На бесконечной сини Посейдона!

Однако отчего морское лоно

В любовных блестках? Сыплют их деревья,

Как будто волн великие кочевья

Зачаровать решили. С давних пор

Способен приласкать влюбленный взор

И сверху вниз лететь в водовороты,

И, по пути заглядывая в гроты,

Пугать акул с восторгом безоглядным,

Слепить глаза им светом беспощадным.

Не знай же, роскошь, ни конца, ни края!

Живи, любовь, наставница благая

Блужданий странных! Где бы красоте

Ни обитать — внизу, на высоте,

В воде, в горах, во тьме или при свете, —

Ты — проводница лучшая на свете!

Ты сил Леандру прибавляешь, фея,

Через Аид ведешь певца Орфея,

Ты умягчаешь грубого Плутона,

Ты лунный свет вонзаешь с небосклона

В морские воды — и зовёшь в тоске:

«Эндимион!»

                       На золотом песке

Нашла Латмийца бедная Луна,

И яркий свет умерила она,

Заметив, как он бледен. И при звёздах

Вдохнул он с наслажденьем свежий воздух,

И оживился; свой закончив путь,

Меж раковин прилёг передохнуть

И сладких брызг попробовать с улыбкой,

Что выбили ему из глади зыбкой

Рыбёшки шаловливыми хвостами.

И вот Аврора светлыми руками

Сняла с востока розовые шторы

И воздух обмахнула ими, взоры

Бросая мягкие; и через море

Шагнуло утро; ветер на просторе

Дохнул, и, вспыхнув, точно огонёк,

Эндимион, как прежде, одинок,

Продолжил путь.

                           Он долго шёл, и всё же

Повсюду видел он одно и то же:

Вокруг пространство пенилось — мертвее,

Чем сказки и фантазии Морфея:

Заржавленные якоря и латы

Воителей, погибших здесь когда-то;

Был руль галерный брошен с небреженьем;

Валялась ваза там с изображеньем

Истории, отмеченной забвеньем, —

В ней бражники не видели напитки

С Сатурновой эпохи; гнили свитки,

Написанные языком небесным

Перволюдьми земли; в тяжеловесном

Строю скульптуры грубые стояли

Напоминанием о Никте. Дале —

Скелеты человека, обезьяны,

Слона, орла, скелет Левиафана.

Не убери их вовремя Диана,

Эндимион скончался бы от страха,

Но от её спасительного взмаха

Он ожил и пошёл неторопливо,

Вникая в бесконечные извивы

Своей души, охваченной пожаром.

«Скажи, Луна, наверное, недаром

Меня тревожишь ты? Ещё ребёнком

Я не закатывался плачем звонким,

Когда смеялась ты. Меня, как брата,

По небесам водила ты когда-то;

И яблок я не смел нарвать, бывало,

Пока ты щёки им не охлаждала;

Молчал ручей, не пели водопады,

Пока не ликовали наши взгляды;

Зазеленеть и лес не мог вовеки,

Пока твои не поднимались веки;

И не решался начинать я сева,

Пока не просыпалась ты, о дева;

Я помню: в пору летнего цветенья

Одна ты моему внимала пенью,

К моим цветам росистым поспеша.

И песня не бывала хороша,

Пока тебя не славила. Все боли,

Все радости свои — твоей лишь воле

Я научился подчинять сызмлада.

Я повзрослел, но всякая отрада

Тебе посвящена в моем сознанье;

Гора — долина — древнее сказанье —

Река — струна — застольная беседа —

Лихой скакун — блестящая победа —

И подвиги великие — и пляски —

И звук рожка — и пир — и женщин ласки, —

Всё это — ты, Владычица Ночная!