Эндимион - [13]

Он песню, что была на самом деле

Прекраснее мелодии Гермеса;

Но вдруг увидел, выходя из леса,

Огромный грот; высокие аркады

Жемчужин украшали мириады,

И раковины, витые с манером,

Все разные — и формой, и размером.

И было там убежище от шторма:

Для брачных игр и в поисках прокорма

Киты сходились там. В ручьях глубоких

Пыхтела тьма существ зеленобоких.

И вот он сел среди чудес прохладных

И вспомнил в размышленьях безотрадных

Всё прожитое — с самого начала

До дня, когда толпа его венчала

На трон пастуший; встал перед глазами

Дворец его, что окружён лесами;

И вспомнил он пиры в огромном зале,

Всех девушек, что там перебывали,

И всех друзей, и всех соседей местных,

Что жительствовали в лесах окрестных.

И вспомнил он решительные планы:

Перенести пастушеские кланы

В век золотой; и вспомнил праздник Пана,

И скорбь сестры; и все припомнил страны,

Что видел до сошествия на землю,

Пока любовь, кипя и всеобъемля,

Его не охватила. — «Ах, не след

Тому, в чём удивительного нет,

Дивиться доле. Я до сердцевины

Ей в душу вник, а прочие глубины —

Мелки; увы, духовность — умерла.

На месте том сегодня — тук, зола,

В которых, корни укрепив земные,

Плоды я воздымаю золотые

Поближе к небу. Свет, который сможет

Столь ярким быть, что зренье уничтожит

Орлов Олимпа, — как неразбериха

В родне хаоса, темен. Тихо! Тихо!

Здесь раковины мысли повторяют?

Иль мысли — звуки? Тают, умирают,

Сошли на нет… Чу!» — Он подставил ухо,

И здесь гуденье донеслось до слуха.

Оно росло; и вдруг из-под земли

Ударили фонтаны невдали.

И в два потока, шумных и туманных,

На скоростях безумных, ураганных,

Они, шипя, ушли в кремнистый свод,

Затем, упав с немыслимых высот,

Рванула вниз отчаянная влага,

Как два гонца, которым лишь полшага

Осталось до победы… Струи пали

И буйно меж камнями запетляли.

Следил Эндимион — как два ребёнка,

Ручьи бежали звонко, вперегонку, —

Следил, следил — и отвлекался в думах

От разрешенья тайн своих угрюмых.

Он думал о блаженстве прежних дней…

Но что это? Музы?ка всё сильней

Сбивает с мысли. Что? Зачем? Откуда?

Так древо шепчет, родом не отсюда,

Не из пещеры. Словно заклинанье:

«Что, Аретуза, боязливой ланью

От ласк моих бежишь? Зачем, Диана,

Её мольбе внимаешь ты? Вкруг стана

Её кружусь, стараюсь так и эдак,

Чтоб рухнула в источник напоследок.

С журчанием бегу по коже гладкой,

Меж губ её и век теку украдкой.

Ласкал я локон солнечноволосый,

Стекал я долу, покидая косы,

Я ручейками любящими крался,

Я на плечах лилейных задержался,

Я груди соблазнял, и соблазнялся,

И соблазнился! — Ныне при скольженье

Дается с болью каждое движенье.

Стой! Пощади! Давай побудем ныне

С тобою на цветочной луговине,

Где был пленен я». — «Прочь! Иль, бог ужасный,

По воле госпожи моей прекрасной

Твои ключи умрут. Не надо лжи!

Откуда только силы, подскажи,

Я набралась, Алфей, для обольщенья?

Уйди, уйди, не приводи в смущенье

Желаний сокровенных. Если, милый,

Склоню я волю перед этой силой,

Произойдёт великое несчастье.

О, Ореада! Если б те же страсти

Тебя терзали, нынче ж, не горюя,

Преступницей бы стала я. Горю я

И содрогаюсь. — Ах, отхлынь, теченье!

Алфей! Очарователь! Завершенье

Я в чувстве каждом прежде замечала.

Река незамутненная журчала,

Дышали бризы, фрукты созревали.

Я струй твоих коснулась; омывали

Они меня предательски; и с кровью

Неладное соделалось. Любовью

Зовёшь ты это? Гадко, нету мочи!

Боюсь, что боле не сомкну я очи

Под песенки дрозда. О, душный страх!

Уйди!» — «Как мягко отчитала — ах! —

Меня ты, Аретуза! Брег тенистый

Покинув, опустись в поток мой чистый,

Отдайся чувству и не бойся гнева

Богов сердитых, ибо к нам, о дева,

Другие боги тут же прилетят

И крыльями закроют, защитят.

На вздохи, что роняешь ты так тяжко,

Бальзам росы позволь пролить, бедняжка!

Не бойся, нимфа: страсти — не обуза.

Сама Диана страждет, Аретуза!

Так осчастливь! Мы из пещеры сонной

Взлетим на небеса, в предел бездонный.

Я покажу тебе морской простор

И мой источник, скрытый с давних пор

Вблизи лесов Аркадии счастливой,

И мой поток, холодный и бурливый,

У мшистых скал. Где зелень всходит бурно,

Во тьме, скромней изгнанника-Сатурна,

Люблю бродить. На чудных островах

Вкушаю мёд. О, сколько же в цветах

Роится пчёлок, дева, — мириады!

Ты лучший мёд отведаешь, наяда!

Там летними ночами воскуренья

Окутывали б наши сновиденья…

Довольно, впрочем, праздного глагола.

Вот-вот угасну под лучами Сола,

Умру, проглоченный песком голодным». —

«Увы, Алфей, я в горе безысходном:

Тут роком неизбежным и холодным

Передо мной стоит сама Диана». —

«О, Аретуза! Поздно или рано,

Охотница…» — И здесь в мгновенье ока

В долину зла упали два потока.

Эндимион прислушался: но внятно

Проговорило эхо многократно

Лишь имя Аретузы. И у края

Он молвил, глядя в бездну: «Умоляю,

Моих скитаний светлая богиня,

Надеждой светлой заклинаю ныне:

Храни влюбленных от беды-ненастья,

Пошли им счастья на равнине счастья!»

КНИГА ТРЕТЬЯ

О, гордецы! Сверкают их короны

Фальшивым блеском. Отворят загоны,

И блеющее стадо их сует

Траву съедает, изводя на нет

Людские пастбища. — Какое горе!

А то, бывает, с тупостью во взоре

Глядят на подожжённую лисицу,

Что опаляет спелую пшеницу

Надежды нашей. От совиных глаз

Впадают в страх — но прежде и сейчас

Им дарят люди красные одежды,