Елизавета I - [12]

Кроме того, язвительно писал де Фериа Филиппу, ходят слухи, что по части нравов королева Елизавета пошла в мать. Всё время, свободное от коварных козней, имеющих целью уничтожение Божьей церкви, она проводит в обществе одного из своих царедворцев — некоего лорда Роберта Дадли, конюшего. За прошедшие со дня её воцарения недели предпочтение, которое она оказывает ему, стало насколько очевидным, а её отношения с ним настолько вызывающе фамильярными, что его почти наверняка можно считать её любовником.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ранней весной 1559 года королева пребывала в Виндзоре. Благодаря ей старый серый замок совершенно преобразился и, утратив свою мрачность, стал полем разнообразной энергичной деятельности; здесь размещался королевский двор, место, где встречались самые талантливые, богатые и влиятельные люди во всём государстве. По дорогам из портов и столицы сюда стремился бесконечный поток придворных, ибо государыня вершила дела своего королевства всюду, где бы она ни пребывала, и лорды из государственного совета кочевали вслед за ней с места на место.

Атмосфера, царившая при дворе, была весёлой, но в то же время и деятельной. Женщина, которая его возглавляла, привносила в неё свою энергию и стремительность. Каждый день здесь появлялись новые люди и что-то происходило. То была жизнь, где каждый царедворец играл свою роль — от Сесила и советников королевы, которые едва поспевали за своей неутомимой госпожой, и до скромных поваров и буфетчиков, которым дважды в день приходилось кормить более пятисот человек. Елизавета вставала рано, посещала богослужение, которое не походило ни на католическую мессу, ни на простой молебен, который предпочитали более радикальные дворяне-протестанты, публично завтракала, давала аудиенции, вела обширную переписку, а затем обычно отправлялась на охоту, которая продолжалась дотемна.

Елизавета всегда обожала ездить верхом; теперь, когда в её распоряжении оказались лучшие верховые кони страны, она могла предаваться и другой своей страсти — охоте. Она была великолепным стрелком; как правило, ей удавалось поразить оленя стрелой прямо в сердце. Порой она разнообразила свой досуг соколиной охотой, а бывали дни, когда она в обществе некоторых избранных любителей верховой езды мчались по аллеям парка, пока лошади не выдыхались от бешеной скачки. Все знали, что у королевы беспокойный нрав; большую часть времени она проводила на ногах и в седле; по вечерам или в плохую погоду Елизавета танцевала или устраивала для своих придворных импровизированный маскарад. Однако работать она любила не меньше, чем развлекаться. Остроумцы, поэты, лучшие танцоры и музыканты всегда могли рассчитывать на место в кругу её приближённых, а фрейлины, которые прислуживали ей — графини Уорвик, Линдсей и Эссекс, леди Сидней и Дакр — были не менее одарённы и образованны, чем их госпожа. Елизавета не переносила зануд и фанатиков, люди с косным мышлением её раздражали. Острота языка, живость мысли и приятная наружность — таковы были качества, необходимые для того, чтобы привлечь её внимание, и Роберт Дадли был одарён этими качествами в избытке.

Первоначально королева увлеклась им вполне невинно. Ей правилось бывать с ним, эти встречи давали приятное разнообразие после общения с рассудительными и здравомыслящими людьми, в обществе которых она проводила половину своей жизни. Дадли был молод и пылок, он мог говорить с ней о детстве, воскрешая в памяти немногие сохранившиеся у неё счастливые воспоминания. Он никогда её не раздражал, ни в чём ей не перечил; хотя он всегда соглашался с тем, что она говорила, это не выглядело как угодничество, у них были одинаковые вкусы и одинаковое чувство юмора, не признававшее никаких авторитетов. Роберт так хорошо танцевал, что, когда она желала блеснуть своим талантом по этой части, лучшего партнёра было не найти; владел клавесином в достаточной степени, чтобы играть с ней в четыре руки. Их общение было настолько естественным и непринуждённым, что Елизавета не сумела осознать всю ложность основ, на которых оно было построено. Её положение было исключительным; она могла приказать любому, кому пожелает, развлекать себя, преклоняться перед собой, сопровождать себя, и никто не был вправе ей отказать. Лишь этой весной, когда её отношения с Дадли давно уже стали предметом всеобщих сплетен, Елизавета обнаружила, что сама не в силах отказать Роберту.

В тот вечер они вернулись в замок с охоты. День выдался замечательный — было холодно как раз настолько, чтобы бешеная скачка бодрила и доставляла удовольствие, — и, сменив охотничий костюм на платье из тёплого красного бархата, она вышла в Длинную галерею. Платье было ей к лицу; щёки, обычно бледные, разрумянились, чёрные глаза сверкали. Первым человеком, который, спешно переодевшись сам, подошёл к ней, был Роберт Дадли; чем бы она ни была занята и сколько бы ему ни приходилось ждать, он всегда приветствовал её первым. В галерее было много народу; придворные дамы сидели на подоконниках или толпились вокруг двух каминов, которые горели в обоих концах Длинной галереи. Их голоса сливались в негромкий гул, который смолк при её появлении.