Он отослал домой секретаршу, ответственную девушку, любящую свою работу. Она, если требовалось, всегда соглашалась задержаться вечером. Он часто называл ее бесценной, но сегодня ее готовность задержаться на работе и помочь ему действовала на нервы. Между ними произошла небольшая перепалка, из которой он вышел победителем. Оставшись один в своем кабинете, он выждал несколько минут, чтобы удостовериться, что она действительно ушла. Затем подошел к двери и повернул ключ. На улице стемнело, окна залепило снегом — он задернул занавески и включил настольную лампу. На столе были разбросаны бумаги; именно этот беспорядок беспокоил секретаршу, так как она считала, он уронит свое достоинство, если сам пройдет по зданию и вернет их в секретариат. Бумаги его не интересовали. Он отбросил их в сторону и, вытащив за цепочку ключик из кармана жилетки, открыл средний ящик стола. К этому ящику подходил только один ключ. Из ящика он извлек папку с красной наклейкой в левом верхнем углу.
Он положил папку прямо под лампой и начал перелистывать страницу за страницей, щелкая маленьким предметом. Это был миниатюрный фотоаппарат.
Один раз он остановился, замер напряженно, услышав, что кто-то идет по коридору мимо его кабинета. Не мигая, он уставился на дверную ручку. На какой-то момент им овладела безотчетная паника, какую испытываешь в ночном кошмаре: ему вдруг пришло в голову, что он нарушил многолетнюю привычку и забыл запереть дверь. Если сейчас шаги затихнут, то в дверь постучат, а потом она откроется... Но никто не постучался, и никто не повернул ручку. Шаги проследовали дальше и замерли в отдалении. Тогда он понял, что прислушивается к тому, как колотится его сердце. За пять минут он закончил фотографировать, уложил бумаги, закрыл папку и только после этого позволил себе подойти к двери и проверить, на самом ли деле оставил ее незапертой. Подергав за ручку, он улыбнулся. Все в порядке. Он не забыл.
Когда он вышел из кабинета, на столе не осталось ни бумажки, средний ящик был заперт, не имевшие для него существенной важности документы возвращены в секретариат. Палку с красной полосой, означающей «совершенно секретно», он водворил в сейф этажом ниже.
— Леди и джентльмены, мы подлетаем к Барбадосу. Приблизительно через десять минут наш самолет совершит посадку в аэропорту «Сиуэйз».
Голос пилота звучал устало; грудной ребенок в конце салона туристского класса в первый раз за два часа перестал плакать. Джуди заметила время полета, потому что не раз смотрела на часы; действующий на нервы плач взвился до самой высокой ноты и тут же сразу прекратился, словно дитя почувствовало, что путешествию пришел конец. Младенец явно испытывал больше энтузиазма по этому поводу, чем Джуди Ферроу. Другие пассажиры приникали к иллюминаторам, вытягивали шеи, чтобы увидеть остров, лежащий на подушке сверкающего синего моря. Она посмотрела через плечо соседа и увидела маленький клочок земли, невероятно зеленый, очевидно, от жгучего солнца. Вопреки ее настроению, при виде островка у нее шевельнулось что-то вроде пробудившегося интереса, что-то, похожее на волнение. Говорят, остров очень красивый. Очень спокойный, расположенный в стороне от суеты больших по размеру Карибских островов, сонный рай, где запутавшемуся в проблемах человеку можно разобраться в хаосе собственной жизни и попытаться навести в ней порядок. В двадцать восемь лет ее привычный образ жизни смешался и рассыпался, превратившись в отвратительную мерзость, при одном воспоминании о которой ее мутило. «Возьми отпуск, — посоветовал ее босс Сэм Нильсон. — Забудь про ООН, Нью-Йорк, своих друзей, про все, что окружает тебя». Это был добрый человек, с которым у нее сложились приятельские отношения. Он мог позволить себе безобидное покровительство в отношении женщины чуть старше его собственной дочери Нэнси, делившей с Джуди квартиру.
Нэнси, женщина сильная, решительная, столь же рациональная в своих многочисленных романах, как какой-нибудь искушенный мужчина, предложила то же лекарство: «Улетай».
И, вообще не имея никаких желаний, а к этому предложению относясь с откровенным безразличием, Джуди все же сделала так, как они советовали. Друзья уверяли, что она почувствует себя лучше в первые же несколько дней. Однако Джуди все-таки последовала их совету...
В этот момент остров пропал из виду, скрывшись за крылом самолета, когда тот резко накренился, делая последний заход на посадку. Ну да, конечно, станет ей легче! Будто отпуск может восстановить утраченную веру, иллюзии, уважение к себе. И все же Нильсоны, очевидно, правы; когда в ее личной жизни уже случилась трагедия за четыре года до этого, она спаслась тем, что вырвала свои корни из британской почвы и уехала в США начать новую жизнь. Смерть мужа в глазах всех людей была трагедией, но в ее случае горе было во многом условным. С общепринятой точки зрения, конечно, разрыв с человеком, которого она знала и любила всего шесть месяцев жизни, должен был казаться пустяком по сравнению с потерей мужа. Ее увлечение Ричардом Патерсоном не заслуживало большего, чем двухнедельный отпуск, в течение которого следовало залечить душевную рану.