Элегия тени - [7]

Все таится перед взором,

Все укрыто пеленой.

Меж волною и удачей,

Не в былом и не во сне —

Я уже отплакал плачи

По удаче и волне.

Все здесь так – и все иначе,

Все растает в тишине.

«Кто глухи и незрячи…»

Кто глухи и незрячи,

Те душами тверды.

А я живу иначе,

На разные лады.

Благословляя разум,

Гляжу на бытие,

Гляжу невинным глазом:

Ничто здесь не мое.

Зато я так приметлив

И так слиянен с ним,

Что тут же, не замедлив,

Я делаюсь иным.

Где сколотые кромки,

Где мир испорошен,

Я разобьюсь в обломки,

На множество персон.

Когда в себя былого

Я новый загляну,

Я собственную снова

Провижу глубину.

Как суша, как пучины,

Как свод над головой,

Что якобы едины,

Я – разный и не свой.

Где сколотые кромки,

Где все разорвалось,

Я сам – свои обломки,

Живущие поврозь.

И коль взираю вчуже,

Коль тот я и не тот,

К последнему чему же

Душа моя придет?

Ищу приноровленья

К деяниям Творца,

Чье дело и веленье —

Меняться без конца.

И, уподобясь Богу,

Я мифы создаю:

Весь мир, свою дорогу —

И подлинность свою.

«Утешься, сердце! Бейся без надрыва!»

Утешься, сердце! Бейся без надрыва!

За гранью дней придут иные дни —

Свершится диво, ибо хочешь дива.

Тоску свою пустую отгони

И счастья дожидайся терпеливо.

Увы мечтам, которые кляну!

Надежде, что собою лишь богата!

Как если кто ерошит седину —

И уж не тот, каким он был когда-то.

Постичь ли сон, не повредивши сну?

Усни же, сердце! Ибо для сновидца

Уснул рассудок и закон уснул.

Ему нужны потемки без границы —

И мировой торжественный прогул,

Покуда все во все преобратится.

L'Homme [3]

Лукавы все слова. Ищи себе покоя!

Предвечной тишине с тобою быть позволь!

Как мутный вал на побережие морское,

          На сердце наплывает боль.

Ее не опознать, коль чувства сразу смяты;

Лишь лунная дорожка до сих пор жива,

Да живы время, тающие ароматы

          И все грядущие слова.

«И коль дано искусством или чудом…»

И коль дано искусством или чудом

Постигнуть все, чем нас постигнет рок, —

Даруй не знать, даруй, чтобы под спудом

Остаток дней невидимо протек.

Грядущее – оно ли будет ново?

И нынешней минуты не пойму.

Я помню, что явился из былого,

Не ведая, куда и почему.

Все то, чего у будущего просят,

Верну я во владение судеб,

Влюбленный в тень, что листья мне отбросят,

Счастливый тем, что к будущему слеп.

«Сползут ли туманы со склона…»

Сползут ли туманы со склона,

Опять ли вершину обложат…

Душа поглядит отстраненно

И видит, что видеть – не может.

То гуще, то реже туманы…

Они существуют, а мне-то —

Терзаться, жива ли отмета

От радости или от раны,

Не зная, хочу ли ответа.

«Уже так мало боли…»

Уже так мало боли

За тех, кого люблю или люблю почти.

Я есмь корабль, вставший на приколе,

Дабы в недвижности дорогу обрести.

Уже осталось мало

От всех стремлений и труда:

Вернулся с карнавала

Таким, каким ушел туда.

Таким, кому и сбыться,

И недосбыться – все равно.

Засматриваю в лица,

В которые засматривал давно.

Хоть всякий облик скрыт,

Но знаю наперед,

Что настоящий вид

Обманом оплетет.

А чувства тем и живы,

Что вспомнить не смогли

Про шквальные порывы

В оставленной дали.

«Слеза не ослепляет глаза…»

Слеза не ослепляет глаза.

Я узнаю,

Что музыки доносит фраза:

Я вижу детство, мать мою,

Наш дом старинный

И ужас времени-стремнины

И жизни, шепчущей: убью!

Я цепенею.

И жизнь – я порываю с нею,

Я все бесплотней, все незримей…

Играет мать. Я узнаю

Родные ласковые руки.

Они ударами скупыми

Из клавиш извлекают звуки

(О, сколько муки!).

«Тот вечер в Лиме».

Я вижу светлую картину!

Я сам оказываюсь там.

От жидких лунных бликов отодвину

Глаза, открытые мечтам.

Но чу! уже конец мелодий…

Мечтаю, как всегда мечтал,

Своей не веруя природе,

Без твердых правил и начал —

И, словно опием вспоенный,

Всепомнящий и посторонний,

Принцессам раздаю короны,

Не позаботившись о троне.

Я канул в музыки реку,

Что хлынула на зов заклятий.

Душа оборванным дитятей

Забилась в дальнем уголке.

Ее лишь берегу

В миру, не знающем изъятий, —

Ее заплату на заплате

И сон, летящий налегке.

Но, мама, назови мне имя

Богов, ответивших бы, ввысь

Иль вниз идти мне за моими

Виденьями, чтоб там сбылись.

«Тот вечер в Лиме».

О сердце, разорвись!

«О сон! в тебе едином нет обмана…»

О сон! в тебе едином нет обмана.

Сновидеть – высочайший из даров.

Зачем любовь, когда гноится рана,

А сверху – белой мантии покров?

И боги все в изгнанье удалятся,

И мифы минут, словно карнавал;

И все мы как захожие паяцы,

Которых неизбежно ждет провал.

Уснуть и спать! Упрятаться за форты

От мыслей и от козней естества,

Чтоб только в сон, к иному сну простертый,

Сквозь окна, приоткрытые едва,

Не гомоном без лада и без толка —

Но сумерками ужас проползал,

А мысли распадались, как метелка,

Которую юродивый вязал.

«Твой голос, достойный оплакивать бога…»

Твой голос, достойный оплакивать бога,

Чертогом вознесся и к жизни воззвал

У несуществующих окон чертога

Над всеми причалами сущий Причал.

Угаснувшей радуги полуполоски…

Ее отголоски, мечту окрылив,

Теперь окаймили печальный и плоский

Над всеми заливами сущий Залив.

Унынье за окнами топко и голо,

И стелется хмарь закоулками дрем…

Привез мою гибель и ждет у прикола

Над всеми паромами сущий Паром.

«Во мне безмыслие такое…»

Во мне безмыслие такое,

Такая греза наяву,

Что не зову ее тоскою

И даже бредом не зову.

Моя душа почти ослепла,

Высматривая, как в чаду,