Элегия тени - [4]

Секрет Магистра: сбросив забытье,

К самим себе очнувшиеся в Слове,

Очищены в неостудимой крови, —

Отсюда к Богу, льющему ее.

III. «Однако здесь, бредя осиротело…»

Однако здесь, бредя осиротело,

Себя сновидим, явь не обретем,

И если сердце Правду разглядело,

То Правда обращается в фантом.

Пустые тени, алчущие тела,

Его найдя, узнаем ли о том,

Пустоты стискивая то и дело

В объятье нашем призрачно-пустом?

Ужель Душа не отомкнет засовы,

Не станет знать, что дверь не заперта,

А только – выйти и пойти на зовы?

Немому и усопшему для плоти,

Но с Книгою в закрытом переплете,

Отцу Магистру явлены врата.

«Неслышимый ветер по травам…»

Неслышимый ветер по травам

Провел осторожной рукой…

Кивок долгожданный и краткий…

И в нем – подтвержденье догадки,

Я сам забываю какой.

…И шум в холодеющих травах

Покуда еще не затих —

Но словно меня обманули

И кануло в ветреном гуле

Решенье вопросов моих.

…Уже в успокоенных травах

Застыла последняя дрожь.

И сам не пойму, отчего же

Я сердце вверял этой дрожи,

Которой ничем не вернешь.

Но нет: задремавшие травы

Не те, что минуту назад,

И ветра былые порывы

В разбуженной памяти живы,

Как тысячи живы утрат.

«И снова дождь туманит стекла…»

И снова дождь туманит стекла

На этой улице пустой…

Сама душа моя размокла

И вся пропитана водой.

Мне в сердце хлещут воды ливней,

Но я печали не кляну:

Еще грустнее и противней,

Когда себя же обману, —

Поскольку я и сам гадаю,

Когда я хмур, когда я рад…

И, тихо сердце покидая

(Строку Верлена подтверждая),

Мне капли что-то говорят.

«На улице – бессвязный гул…»

На улице – бессвязный гул,

А я – ненадобный прохожий.

И всяк предмет в себя вольнул,

И всякий звук оделся кожей.

Я существую, словно пляж,

Куда на миг взбегает море.

А истина одна и та ж:

Что будет смерть, и будет вскоре.

И будет гул, когда умру.

Не клянчит самой малой крохи

Мой ум, затерянный в миру,

Что твой цветок в чертополохе.

«Этот нищий старый…

Этот нищий старый

Под моим окном

Со своей гитарой

Плачут об одном —

Что обоим выпал

Им удел такой

Мыкаться по миру

Со своей тоской.

Я и сам бездомный,

Я и сам незрячий.

Только сцена шире —

И бесплатно плачу.

«Внезапно, среди наслажденья…»

Внезапно, среди наслажденья,

Когда закружит бытие,

Я чувствую, как отчужденье

Своею невидимой тенью

Окутает сердце мое.

И думаю: в этой ли дреме

Очнусь от моей маеты?

И вижу в оконном проеме

Косого пейзажа бездомье —

И ласковый образ мечты.

«Клубятся тучи в вышине…»

Клубятся тучи в вышине

И небо облегли;

Последний синий лоскуток

Печалится вдали.

И точно так же разуму,

В безверье и глуши,

Какой-то лучик подтвердит

Присутствие души —

Кайма, которой суждено

В небесной вышине

Продлиться по другую грань

Отпущенного мне.

«Дождит. Я сделал с жизнью то же…»

Дождит. Я сделал с жизнью то же,

Что жизнь содеяла со мной…

Среди раздумий, бездорожий —

И в вечных поисках иной!

От одиночества, от муки

Моя душа горит огнем,

Но даже он – утоплен в скуке

И в отупении моем.

И тот удел, что был мне нужен, —

Он так же тошен, так же мал.

Я сам с собой давно не дружен.

О, хоть бы ливень перестал!

«Всегда проснусь еще перед рассветом…»

Всегда проснусь еще перед рассветом

И сочиняю улетевшей дремой.

И с сердцем стерплым, сердцем несогретым

Я жду зари, давно уже знакомой.

Гляжу вполглаза, как зеленоватый

Проголубел при крике петушином.

Зачем же спать? Зачем считать утратой,

Чего и смерть надарит от души нам?

И ты, весну являющая вмале,

Даруй, заря, мечтам неотогретым,

Урок о том, что мертвенно в начале,

Что сбудется под полудневным светом.

«По небесам разлита дрема…»

По небесам разлита дрема,

А от лазури слаще сны,

Где я витаю невесомо

Меж яви и голубизны.

И как неспешный бег потока,

Та неподвижность хороша,

Где, недоступная для рока,

Развоплощается душа —

Чтоб у недвижности в объятьях

Бегучих вод услышать звон,

И только думой обгонять их,

И только дремой плыть вдогон.

«И снова хлестало всю ночь напролет…»

И снова хлестало всю ночь напролет,

И мучила вновь непогода:

Я слушал, как ливень за окнами льет,

И горесть моя в рокотании вод

Шумела, не зная исхода.

И снова я слушал, как мечется шквал,

И снова удар за ударом

Кипенье струи дождевой надрывал

И мыслям тревожным уснуть не давал,

Терзая природу кошмаром.

И вновь, по примеру несчетных ночей,

Я слушал средь ночи, как сердца комочек

Клокочет в гортани у жизни моей.

«Словно тучи в поднебесье…»

Словно тучи в поднебесье,

Через душу мчатся сны.

И не там, и не здесь я —

Хоть и мною рождены.

Так бывает, что виденью,

Промелькнувшему вдали,

Суждено прохладной тенью

Распластаться у земли.

Символ? Греза? Чьею лаской

Я себя – к себе верну?

Стал я собственною маской,

Глядя в горя глубину.

«Наедине, наедине…»

Наедине, наедине

С моей тревогой неминучей,

Где нет на дне

Ни просветлений, ни созвучий…

Я в ней исчезну,

Но эту боль не передам;

Она как бездна: видишь бездну —

И ничего не видишь там.

«Послышалась, гаснущий день провожая…»

Послышалась, гаснущий день провожая,

Далекая песня в соседней таверне…

Звенит в ней тоска не моя, а чужая —

И в этой нездешности только безмерней.

Играет гитара. Струна задрожала

Дрожаньем бездомным, дрожаньем бродячим…

И чувствую муку, не чувствуя жала,

И чувствую слезы, не ставшие плачем.

И слезы мои будоражат былое:

Все то, что ушло, – не мое и не чье-то,

Но то, что рассыпалось трухлой золою,