Экспедиция. Бабушки офлайн - [61]
— Они, черт бы их побрал! В темно-желтых накидках! — Петька уже взялся за ручку двери.
— Будов! Не пугай меня, — предупредил Лешка. — Это я тебе про них рассказывал, да?
— Не помню. Может, и ты. Да только они — там!
— Слушай, давай просто подойдем еще раз к этим дурацким березам? Смотри: все наши уже на той стороне и ждут только тебя.
Будов яростно замотал головой.
— Петька! Я прошу тебя как человека! Просто еще раз подойдем — и всё. Не хочешь между деревьями проходить — фиг с тобой. Чего-нибудь придумаем и наврем остальным. Только взглянем! Ну?
Бывший дембель сумрачно, из-под бровей посмотрел Лешке в глаза и обреченно отпустил ручку двери.
— Напяливай свою маску обратно. Сам увидишь — если, конечно, сможешь.
Зеленый вернул маску на место, и они побрели к деревьям. Смеющаяся, перешептывающаяся, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу толпа ждала их по ту сторону ворот. Маски перемешались с посвященными; луна освещала дворик не хуже прожектора.
— Ну что вы там? — раздался недовольный голос Черного. — Все уж баиньки хотят. Потом ваши вселенские вопросы обсудите — проходи, Петька, не томи!
Будов с Зеленым встали перед деревьями плечо в плечо. Сквозь проход виднелись улыбающиеся лица Юрки и Тонкова, стянувшего белую маску. За их спинами серела кирпичная стена трансформаторной будки.
— Ну, видишь, что ли? — с тоской прошептал Будов. — Там — песок до горизонта, какие-то бараки в отдалении. И они — грязно-желтые плащи с красными глазами. Как ты не замечаешь их! Ты же не слепой!
— Петька, дур-рак! — сквозь зубы рычит Зеленый. — Нет там никого, только рожа Котерева и борода Тольки. Хочешь я с тобой пойду? Ну?!
— Х… хочу! — Будов сжал кулаки так, что неподстриженные ногти, словно ножи, впились в мякиши ладоней. — Пошли, черт, раз так надо! Но потом не говори, что я не предупреждал.
Вдвоем протиснуться между березами было невозможно. Они шли вместе до самых ворот, но, когда до деревьев осталось меньше метра, Зеленый немного отстал и пустил Петьку вперед. Тот зажмурил глаза и поднял ногу для того, чтобы сделать последний шаг. И лишь тогда Стариков увидел.
Солнце там еще только подкрадывалось к горизонту. Красноватый, с желтыми трещинами-прожилками песок был везде. Слева метрах в трехстах от ворот стояли два низеньких двухэтажных здания, похожих на большие амбары для зерна или самолетные ангары. На фронтальной части зданий виднелись гигантские, вероятно, деревянные двери — они были полуоткрыты. Там копошились какие-то серенькие фигурки, их Лешка не успел толком рассмотреть. Не успел потому, что отдаленные ангары неожиданно заслонили тени, а в проходе замаячили длинные фигуры: с той стороны ворот их ждали, готовились встретить дорогих гостей.
— Не-ет! Не ходи туда, Петька! — пронзительно закричал Лешкин голос под Зеленой маской, но было поздно: Будов сделал свой шаг. И Стариков бросился за ним.
Глава 18. Ртуть-бабушка
О посвящении за завтраком почти не говорили. Юрка по традиции переругивался с Ташкой по поводу добавки. Щеголева выглядела так ослепительно, будто готовилась идти не к бабушке на запись, а на выпускной бал. У Будова были красные, невыспавшиеся глаза, но в целом он выглядел по-боевому — даже пару раз пошутил по поводу белого с блестяшками платьица веснушчатой Оли.
Котерев и Водлакова сегодня решили поработать в соседней Чеботаевке.
— Там такой учитель истории — мировой! — докладывался рыжий. — Мне о нем здешний сторож рассказывал. Да и церковь в Чеботаевке любопытная — деревянная!
— Ага! — качал бородой позевывающий Шахов. — Вы там ее сфотографируете получше, церковь-то. Может, и с батюшкой стоит побеседовать, если, конечно, застанете его: он один на три села, так что есть вероятность не поймать.
Сам ИП в этот день опять хотел податься в Аркаево — вместе с «Городцом» и его основателем. Дожжина с Родиной пока решали, куда пойти; Белорукова со Сланцевым оставались за дежурных — правда, поэт после обеда собирался по одному «адресочку» в Астрадамовке: по достоверным слухам, там скрывался еще один не выявленный самогонщик. Троицу — Будова-Старикова-Щеголеву — по-прежнему ждала к себе баба Катя Арсеньева, прославившаяся среди фольклористов еще на похоронах Шута.
— А всё-таки эффектную концовку вы вчера придумали, мальчишки! — сказала выполнявшая роль Привратницы Ташка. — Я аж подпрыгнула, когда Лешка заорал. Очень натурально.
Стариков закусил губу с досады и покосился на Петьку: «Вот ведь не вовремя язык распустила: человек только-только начал отходить!». Но Будов даже бровью не повел — сидел, попивал чаёк и не сводил покрасневших глаз с Оленьки Щеголевой.
Пока шли к избе бабы Кати, Петьку так раздухарило, он выдал столько анекдотов, смешных случаев и приколов, что уже на полпути они с веснушчатой пошли под руку вместе. Поглядывая на короткое беленькое платье Щеголевой и скачущего, подобно боевому коню, вокруг нее Будова, Лешка, шедший сзади, чуть улыбался и думал: «Ну и слава Богу! Всё лучше, чем если бы он валялся вниз лицом на спальнике или молчал, как сыч. Оля — хорошая девушка, очень ему подходит». Так он размышлял лишь на поверхности, а там, в глубине, всё чаще ему вспоминалось личико шестилетней дочки («А ведь в августе уж семь стукнет!») и — светло-синие глаза жены. Он их не видел больше года, ни разу после развода не списывался и не звонил бывшей супруге.
