Джузеппе Гарибальди - [88]

Гарибальди, уже старый человек, плохо переносящий сырость, всю ночь просидел вместе с ними под дождем.

«Я уже почти не верил, что смогу заставить подняться к началу атаки этих измученных людей, и хотел разделить с ними их тяжкую судьбу».

Гарибальди и в этом не изменился. Командовать значило для него, как всегда, расплачиваться собой, нести тот же крест, что и солдаты.

Он повел своих людей в атаку утром, овладев городом только к концу дня. Тогда он обнаружил, что его войско недисциплинированно, волонтеры совсем не похожи на тех, кто был с ним в 1860-м.

С трудом, используя весь свой авторитет, Гарибальди и его офицерам удалось вывести людей из города, чтобы как-то призвать их к порядку. Они расположились на вершине холмов Санта-Коломба. Конец октября, все тот же дождь и ливень, размокшая земля. Развели костры, составили винтовки в козлы, ждут в промокшей одежде, чтобы Рим восстал, узнав, что гарибальдийцы на расстоянии ружейного выстрела и что это высокое дрожащее пламя на вершинах холмов говорит об их присутствии.

Гарибальди отвечает тем, кто спрашивает его о причинах этой остановки в нескольких километрах от Рима: «Мы ждем сигнала оттуда… Как только сигнал будет дан, мы поймем, что в городе началось восстание; мы перейдем Аньене, и все остальное проделаем на бегу…»

Он упорно говорит, во всяком случае, перед солдатами, что для победы достаточно будет одной атаки.

Но население Папского государства пассивно. В Монтеротондо, когда гарибальдийцы атаковали замок, возвышавшийся над городом, жители не оказали им никакой помощи. У Гарибальди горькое чувство. Снова те, ради кого он сражается, его разочаровали. Он говорит об их «молчании и безразличии, почти неприязни».

В Риме было бы то же самое. От пьемонтцев ничего не ждут, кроме налогов и погони за должностями. Тогда ради чего восставать? Жителям Рима, которым, как и всем жителям больших городов, история тысячелетиями не приносила ничего, кроме обманутых надежд, — свойствен скептицизм; они предпочитают оставаться зрителями. Тем более, что французская дивизия численностью в девять тысяч человек только что высадилась в Чивитавеккья.

Солдаты Наполеона III, которыми командует генерал де Файи, идут к Риму. Это обстрелянные войска, профессиональные воины, вооруженные новыми скорострельными и дальнобойными ружьями системы Шаспо, эффективность которых генеральный штаб надеется испытать в реальных условиях боя. А Наполеону III, его окружению, его офицерам необходимо смыть унижение, испытанное в Мексике. Там «банды» патриотов одержали победу. Этого нельзя допустить в Еврдпе. Речь идет о международном престиже империй и ее внутренней стабильности. Поэтому в Тулоне снялись с якоря корабли, перевозящие вторую дивизию.

Гарибальди, долгое время считавший, что угрозы со стороны Наполеона III были всего лишь запугиванием и не могли привести к серьезным последствиям, вынужден приказать своим войскам отступить, оставив на холмах только зажженные костры, чтобы обмануть противника.

Он сразу постарел, стал желчным, нерешительным. И когда на равнине его солдаты увидели длинные колонны, уходящие полузатопленными полями, он им солгал: это возвращаются крестьяне. На самом деле это бежали волонтеры. Первыми ушли мазинцы, «банда Мадзини», как скажет Гарибальди. «Если мы не идем в Рим, лучше вернуться домой…» — говорили они.

Около трех тысяч — более половины личного состава — покинули отряд.

«Я испытал горечь при виде столь аморального поведения и пытался скрыть ее от тех, кто меня окружал». И опять он изобличает происки сторонников Мадзини и, естественно, Пия IX и Наполеона III.

Но ни разу Гарибальди не обвинил в недальновидности себя самого, не выразил сожаления оттого, что завел своих волонтеров в тупик и они оказались лицом к лицу с прекрасно вооруженными войсками французов и папскими солдатами.

Он упорно отказывается признать, что допустил ошибку. Что легкомысленно ввязался в эту авантюру, лишний раз доверившись своей «счастливой звезде», своей интуиции, не учитывая того, что обстоятельства сложились неблагоприятно и что Наполеон III не может не вмешаться.

Итак, 3 ноября 1867 года на трудном участке, изрезанном ложбинами, когда начался бой между гарибальдийцами и папскими войсками генерала Канцлера, Гарибальди отважно сражается, закрепившись в Монтеротондо. Но у него всего две пушки, отбитые у противника, и дорога от Ментаны до Монтеротондо, на которой находятся его войска, зажата в низине между крутыми склонами. Весь участок покрыт виноградниками, перегорожен изгородями. За несколько часов противник — шаг за шагом — продвинулся на тысячу метров. Однако гарибальдийцы оказывают упорное сопротивление и к полудню исход боя еще неясен. Нужно только продержаться, дождаться подкрепления. И Гарибальди снова с горечью повторяет: «Итальянскому правительству, кюре и мадзинцам удалось посеять уныние в наших рядах!»

Другими словами, волонтеры деморализованы, все чаще дезертируют под огнем противника, оставляют позиции без боя, отступают без видимых причин.

Когда позади папских войск Канцлера появились французы генерала де Файи, началось беспорядочное бегство — по дороге, через поля. Толпа беглецов.