Джузеппе Гарибальди - [87]

19 октября Париж потребовал, чтобы Виктор Эммануил «обнародовал заявление, что все волонтеры будут арестованы, разоружены, интернированы».

Но итальянское правительство не может ответить даже, что оно по-прежнему держит Гарибальди под наблюдением. 14 октября ему удалось с Капрера бежать.

В жизни Гарибальди еще не было побега. Он сумел его осуществить теперь, когда ему уже за шестьдесят.

Он тяжело переносил свое заключение на Капрера.

Бездействие для него невыносимо. Он пишет, обращается к волонтерам с прокламациями. «Между Римом и мной с давних пор заключено торжественное соглашение, я любой ценой сохраню верность моему обещанию и буду среди вас».

Он подумал вначале, что блокада острова только символична, несмотря на количество судов, осуществлявших ее борт к борту. Он попытался еще 8 октября сесть на корабль, курсировавший между островом и Маддаленой, но на корабле был проведен досмотр, и Гарибальди был вновь водворен на Капрера.

Побег был прекрасен, как в романе Александра Дюма. На пляже под мастиковым деревом была спрятана маленькая лодка, «беккаччино», купленная Менотти на Арно. У лодки всего один парус, но Гарибальди не сможет даже его поднять, так как вдоль берегов острова курсируют патрульные суда. Юноша сардинец помог Гарибальди спустить лодку на воду, затем отплыл на шлюпке, чтобы отвлечь внимание охраны.

В этом бегстве Гарибальди пригодился весь его морской опыт. Он выбрал момент, когда луна еще не взошла высоко над островом. И тогда он отплыл, доверившись юго-восточному ветру; поднятые им невысокие волны скрывали лодку. У него всего одно весло и он пользуется им, как лопатным, вспомнив о плавании на индейских каноэ по американским рекам.

Наконец, миновав многочисленные рифы, он пристал к другому маленькому острову этого архипелага.

Ему пришлось вытащить лодку на берег, спрятать ее в лесной поросли, перейти вброд протоку, чтобы добраться, наконец, до дома мадам Коллинз, «эксцентричной» англичанки, спутник которой — ее бывший слуга — умер два года назад. Гарибальди шел с трудом. Годы, болезнь, он уже не так силен, как прежде; «я с трудом продирался сквозь заросли кустарника и карабкался по скалам острова Маддалена».

Когда Гарибальди добрался до дома, он совершенно обессилел.

А ему еще предстояло, передохнув ночь, пересечь проток, отделяющий Маддалену от Сардинии, и затем оттуда, пешком и верхом, преодолев горы Ла Галлура, выйти на другую сторону Сардинии. Там к нему присоединились друзья (Бассо, Мау-ризио) и зять Канцио. Они вместе сели на корабль, направлявшийся к берегам Италии. И 19 октября, около семи часов вечера, оказались на пляже, полном водорослей, к югу от Вада. Оттуда они направились в Ливорно. Побег удался.

Кто посмел бы теперь, когда он ступил на землю полуострова, арестовать Гарибальди, победителя?

По тону речи, которую он произнес во Флоренции — месте пребывания итальянского правительства! — можно догадаться, что он чувствует себя помолодевшим и непобедимым.

Он уже не рассуждает, не взвешивает соотношения сил. Он доверяется порыву, неудержимому наступлению, восстанию жителей Рима.

Маленькая группа гарибальдийцев попыталась организовать восстание в Риме. Одни хотели взять приступом Капитолий: атака была отбита. Другие, попытавшиеся проникнуть в город с грузом оружия, арестованы. В городе взорвана казарма, но она была пуста.

Только братья Кэроли, спустившись по течению Тибра, смогли дойти до гор Париоло. После короткого боя они были арестованы, один из братьев убит. Их было пятеро в начале боев за независимость Италии: в живых останется только один.

Гарибальди, по-прежнему охваченный энтузиазмом, серьезно обеспокоен провалом революции в Риме. Он говорил о победе восстания, потому что верил, что она возможна, и потому что считал, что она помешает вмешательству Франции.

В интервенцию последней он не верил. Если она и состоится, то чисто символически, считал он. Как французы, проливавшие кровь за Италию при Маженте и Сольферино, смогут стрелять в итальянских патриотов?

Итак, Гарибальди снова идет к Риму. У него всего семь тысяч человек, разделенных на три колонны. К тому же, они состоят из случайных людей. Одни из них — безработные, завербовались, чтобы спастись от нищеты, больше думая не о сражении, славе или освобождении Рима, а о солдатском жалованье и котелке. Другие — условно освобожденные каторжники. Истинных патриотов, движимых идеалом и соблюдающих дисциплину, было мало. Один из них, савояр Комбац, пишет: «Полиция признавала, что материально она не может помешать восстанию, но она не отказалась от возможности разложить его морально».

26 октября, когда начались осенние дожди и частые сильные ливни, итальянские войска, охранявшие границу, пропускали колонны и всех, кто кричал: «Гарибальди и Италия». Еще одно доказательство пассивного соучастия правительства, которое 28-го осудило предприятие, но надеялось использовать его, если оно окажется успешным.

Гарибальди едет на коне впереди своего войска. Его сковал ревматизм, он в нерешительности. Он решает взять приступом Монтеротондо, маленький городок, расположенный на возвышенности. Но у его людей нет того пыла, который был у «Тысячи». Целый день ушел на то, чтобы окружить город. Проливные дожди размыли дороги. «Наши бедные волонтеры, — пишет Гарибальди, — голодные, в легкой, насквозь промокшей одежде, растянулись на краю дороги, прямо в грязи».