Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [58]

Мы говорили уже о разрыве отношений царя с первой женой и о заключении ее под стражу, не называя причин, которые привели к этому разводу и к этому заточению. Исправим же допущенный промах.

Царица была красива и судьбой своей была обязана этой красоте. Роковая красота, смертельная судьба!

В России был обычай: когда царь вступал в пору возмужания, в большую залу Кремля свозили самых красивых девушек царства; самые знатные русские вельможи считали за честь, если их дочери принимали участие в этом брачном состязании.

Такая же церемония, как для его предшественников, была устроена и для Петра. Он прошел через ряды московских девушек и остановился перед дивной красавицей.

Это была Евдокия Федоровна Лопухина.

Она родила ему двух сыновей — Александра, умершего в младенчестве, и Алексея.

Вот он-то и восстал против отца.

Согласие между супругами было недолгим. Царица оказалась склочной, властной и ревнивой. Царь был подозрителен, непостоянен и по нраву сластолюбив. Он встретил девушку по имени Ална Моне, родившуюся в

Москве, в немецкой семье; она была дочь немца-пивовара. Царь увидел ее и тотчас полюбил и возжелал.

Если бы эта женщина любила Петра или была честолюбива, она, а не Екатерина, стала бы императрицей.

Хотя и уступив царю, Анна Моне сделала это с крайней холодностью; она питала к нему какую-то странную неприязнь, даже не давая себе труда скрывать ее.

Однако царица была оскорблена неверностью мужа — первой, которую он не таил от нее, и однажды ночью отказала ему в супружеском ложе.

Петр посоветовался с самыми известными богословами государства, желая узнать у них, существует ли какой-нибудь способ объявить его брак недействительным.

Они отвечали отрицательно.

— Тем хуже для нее! — сказал царь и сослал жену в монастырь, где она была принуждена им постричься в монахини.

Мы уже знаем историю его любви к Екатерине и восшествия ее на престол.

В это время царица Евдокия была не так плотно укутана монастырским покрывалом, чтобы никто не мог ее увидеть, и не так крепко заперта в келье, чтобы никто не мог к ней проникнуть.

Некий ростовский дворянин по фамилии Глебов увидел ее, влюбился в нее и при помощи своего брата, который, будучи архиепископом, имел право посещать монастырь, проник к той, что была отвергнута царем Петром.

Вскоре любовная интрига приобрела характер интриги политической.

Речь пошла о том, чтобы свергнуть Петра и убить его, а вместо него посадить на трон царевича Алексея.

Заговор оказался раскрытым.

Царицу, наказанную розгами, заточили в Шлиссельбург.

Глебова посадили на кол посреди эшафота, на четырех углах которого выставили тела еще четырех колесованных и обезглавленных преступников — архиепископа, потворствовавшего любовной связи Евдокии, Авраама Лопухина, ее брата, и еще двух бояр.

— Если огонь наталкивается на солому, — сказал царь, — он ее пожирает, но, если огонь наталкивается на железо, он гаснет.

Вечером, узнав, что Глебов после двенадцати часов этой ужасной казни еще жив, царь садится в дрожки и едет прямо к эшафоту.

Там Петр выходит из экипажа, идет к страдальцу, у которого даже под пытками не могли вырвать ни одного признания, и призывает его, прежде чем тот предстанет перед Господом, сказать правду.

— Подойди ближе, — отозвался Глебов, — и я скажу, но тебе одному.

Петр подошел ближе, и Глебов плюнул ему в лицо, воскликнув:

— Безумец! Неужели ты думаешь, что, не сказав ничего, когда ты обещал мне жизнь в обмен на мои признания, я буду настолько простодушен, что заговорю теперь, когда даже твое всемогущество не может спасти меня?!

И царь, побежденный, удалился, унося в сердце ярость.

Но оставался еще его сын, Алексей, вечный заговорщик, сообщник матери, сын, которого Петр давно уже не считал наследником, ибо с берегов Прута, решив не попадать в руки врага, он писал в Сенат: «После меня передайте престол самому достойному».

Петр заставил сына предстать перед судом, и тот 6 июля 1718 года приговорил царевича к смерти.

Седьмого июля чернь восстала, слышались крики в поддержку Алексея, перед царем предстала депутация, пришедшая смиренно просить его помиловать сына.

— Хорошо, — сказал Петр, — да будет так, я прощаю его. Пусть идут к пленнику и объявят ему эту добрую весть.

Депутация поспешно удалилась, а царь тем временем вызвал своего лекаря и сказал ему:

— Доктор, вам известно, насколько царевич нервен. Милость, которой он не ждет, может произвести на него роковое действие. Пойдите в тюрьму и сделайте ему обильное кровопускание.

А затем, когда врач уже готовился закрыть за собой дверь, Петр добавил голосом, проникнутым ненавистью к несчастному, которого материнские советы вовлекли в нечестивую и кощунственную борьбу:

— В четырех конечностях.

Два часа спустя царевич был мертв!

Так, сын ли, чужой ли, должен был пасть всякий, кто осмеливался сопротивляться этому человеку, наделенному нечеловеческим ростом и сверхчеловеческими страстями. Природа ваяет гигантов, вырубая их из цельного куска и в крупном масштабе; она пренебрегает деталями: детали — удел людей незначительных, которых она предназначает для меньших усилий и порождает во времена покоя, в дни мира.