Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [60]

Он шел на казнь, словно мученик. Несчастный всегда носил на запястье маленький браслет с бриллиантами, который он получил в подарок от царицы. При аресте ему удалось спрятать браслет за чулочную подвязку и таким образом сохранить его.

На эшафоте он незаметно вручил браслет лютеранскому пастору, сопровождавшему его, и попросил возвратить эту вещь царице.

Петр смотрел на казнь из окна Сената. Когда Моне был обезглавлен, царь поднялся на эшафот, взял голову за волосы и нанес ей пощечину.

Затем, вернувшись во дворец, он сказал, обращаясь к Екатерине:

— Поедемте со мной, сударыня, я желаю покатать вас.

Нисколько не сомневаясь в том, что им задумано нечто ужасное, Екатерина все же не осмелилась отказаться и подчинилась.

В открытой коляске царь привез ее на площадь, где еще стоял окровавленный эшафот, на котором виднелась отделенная от тела и насаженная на кол голова, и так направил экипаж, что складки одежды императрицы коснулись эшафота и несколько капель кровавого дождя, падавшего из только что отрубленной головы, упали на платье неверной супруги.

Екатерина не дрогнула, и на ее мраморном лице не отразилось ни малейшего чувства.

С этого дня всякие отношения между супругами прекратились и Петр видел жену только на людях.

Он бросил в огонь завещание, составленное в ее пользу, и дал возможность полагать, что, отправив первую жену в монастырь, вполне способен отправить туда и вторую.

Ибо в противоположность другим монархам, которые ведут двойное существование, жизнь общественную и жизнь личную, гигант, чьи главные черты мы пытаемся обрисовать, всегда жил лишь жизнью общественной. То ли из беспечности, то ли из высокомерия он всегда выставлял напоказ свои недостатки и достоинства, добродетели и пороки.

Его домашняя жизнь была достоянием всей его огромной державы. Сестра, незаконно захватившая власть, бесчестные любовницы, внебрачная дочь, неверная жена, сын-святотатец — он не только выставлял все это на обозрение, но и выдвигал на первый план. Это было право гения, и он им пользовался.

Живя для блага общества, он и жил открыто для общества.

Да будет вам известно, что Петр не скрывал даже болезни, от которой ему предстояло умереть, как не скрывал он и всего остального, хотя болезнь эта из тех, в каких обычно не признаются.

Он во всеуслышание заявил даже не только о своем недуге, но и о его источнике.

— Остерегайтесь генеральши! — нередко кричал царь, скрипя зубами в разгар невероятных мучений. — Это лучший совет, какой я могу дать своим друзьям.

Правда эта дама, ничего не отрицая, возвращала ему комплимент.

— Но почему вы не вылечите государя? — спрашивали у доктора, англичанина Арескина.

— Но как я могу вылечить человека, — отвечал врач, — у которого в теле целый легион демонов сладострастия?

Надо отметить, что в болезни Петра многое значили и его моральные страдания. Сердце, полное счастья, поддержало бы тело, разбитое же сердце погубило его.

Он, кто видел, не дрогнув, заговоры сестры, мятежи стрельцов и устроенные ими бойни, измену первой жены, козни собственного сына; он, кто чинил расправу за это скоро и ужасно, а затем тотчас отводил взгляд от казни и ее жертвы и, казалось, больше не думал о них, — он не мог перенести неблагодарности этой ливонской служанки, которую сначала сделал наложницей, потом последовательно тайной любовницей, любовницей явной, тайной женой, женой провозглашенной, и в чью честь, помня о великом и страшном дне на реке Прут, основал орден Святой Екатерины.

Непонятная щепетильность со стороны мужчины, который простил Вильбоа совершенное им насилие и, возможно даже, сам позволил Екатерине отдаться великому визирю!

Дело в том, что в случае с великим визирем и с Вильбоа затронуто было лишь ее тело, тогда как Монсу де ла Круа она отдала не только свое тело, но и свое сердце!

И в какой момент! Через четыре месяца после того, как он признал ее царицей и наследницей престола, после того, как он дал ей корону и венчал ее на царство, что было неслыханным событием для России, где женщин никогда не венчали на царство.

Та, о которой Петр говорил: «Это не только супруга, но и друг, не только женщина для любовных утех, но еще и государственный советник», поспешила отплатить ему неблагодарностью.

Екатерина была признательна ему, пока у нее была надежда получить от него что-то еще, но, как только ей нечего стало больше ждать, она решила, что вправе ничего больше не давать.

Но, разумеется, смерть царя могла поднять ее еще на одну ступень: как ни высок был его престол, его гробница была бы еще выше.

И потому к ее подлинному преступлению история, а скорее, легенда, прибавляет еще и преступление предполагаемое. Петр умирает, и в его смерти обвиняют Екатерину и Меншикова, тех, для кого он сделал больше, чем для кого бы то ни было еще на свете, не считая России, и уж точно больше, чем для своих детей.

Забылись нескромные признания Петра, его хорошо известный всем недуг, лечить который он ездил на Олонецкие воды; забылось бремя, которое этот атлант держал на своих плечах в течение тридцати лет и которое должно было, в конце концов, уложить его в могилу; забылось огромное количество дел; забылись ночные излишества, эпилептические приступы гнева, бесконечные буйные пиршества, постоянные бессонные ночи; забылось, наконец, и то, что Александр Македонский устал укрощать своего Буцефала и Петр тоже вполне мог устать, укрощая свой народ.