Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [38]

Однако в такие моменты Вильбоа уже не помнил себя, и трижды ему случалось совершать убийства.

Но в глазах царя подобные преступления не были непростительными, так что он прощал их и Вильбоа.

К несчастью для Вильбоа, его опьянения приводили не только к убийствам.

Однажды, когда царь пребывал у себя во дворце в Стрельне, на берегу Санкт-Петербургского залива, он дал Вильбоа какое-то поручение к императрице Екатерине, которая находилась в Кронштадте.

Стояла зима; мороз был градусов десять — двенадцать; залив замерз. Вильбоа сел в сани, не забыв запастись бутылкой водки, чтобы бороться со стужей.

Когда он добрался до Кронштадта, бутылка была уже пуста.

Для Вильбоа это было почти трезвостью; он показался совершенно спокойным всем офицерам стражи, которым ему полагалось представиться, перед тем как войти к царице.

Екатерина спала; стало быть, ее следовало разбудить.

Пока ее будили, Вильбоа пришлось ждать в натопленной комнате, поскольку зимой в Санкт-Петербурге в комнатах топят, и перемена температуры произвела в нем полный переворот. Когда горничные подвели его к постели Екатерины и оставили с ней вдвоем, он забыл, что перед ним императрица: он видел лишь необыкновенно красивую женщину и вознамерился дать ей доказательство восхищения, которое вызывала в нем ее красота. Вильбоа был человек быстрый в исполнении своих решений, и императрица напрасно звала горничных: когда они явились, он уже привел свои доказательства.

Его немедленно арестовали.

К царю послали нарочного, которому было поручено рассказать о происшествии, проявляя при этом крайнюю осторожность.

Царь выслушал рассказ от начала до конца, не позволяя себе выказывать какие бы то ни было признаки гнева.

— Ну, и что вы с ним сделали? — спросил он, когда рассказ был закончен.

— Государь, — ответил посланец, — его скрутили и отправили в тюрьму.

— И как он себя ведет в тюрьме?

— Едва оказавшись там, он сразу уснул.

— Узнаю моего Вильбоа! — воскликнул Петр. — Бьюсь об заклад, что, когда завтра у него спросят, почему его отправили в тюрьму, он этого даже не вспомнит.

Затем он принялся расхаживать широким шагом по комнате, имея вид человека скорее озадаченного, чем разъяренного, что чрезвычайно удивило посланца.

— И все же, — добавил царь, — хотя он, скотина этакая, и невиновен, поскольку не ведал, что творил, его следует наказать в назидание другим. Царица будет в ярости, если этого не сделать. Пусть посидит года два на цепи. И на этом покончим.

На этом и в самом деле было покончено: Вильбоа отправился прямым ходом на каторгу.

Однако не прошло и полугода, как Петр, не в силах обойтись без него, призвал его обратно, восстановил во всех должностях и, умолив Екатерину во имя их любви простить бретонца, стал относиться к нему с прежним доверием, как и до поручения, выполненного столь своеобразно.

Не ступив еще на землю России, мы уже произнесли имя Петра Великого. Дело в том, что Петр Великий — это великан Адамастор, охраняющий устье Невы. И потому невозможно, оставляя за собой Кронштадт и собираясь ступить на Английскую набережную, не бросить взгляд на жизнь основателя города, который мы намереваемся посетить.

VIII. РОМАНОВЫ

Те из наших читателей, кто знаком с жизнью Петра Великого лишь по «Истории России» Вольтера, знают ее довольно плохо, по крайней мере в отношении связанных с ней занимательных и скрытых от людских глаз эпизодов. Вольтер сам говорит в предисловии:

«Эта история содержит публичную жизнь царя, направленную на пользу государству, но не его личную жизнь, о которой бытует лишь несколько любопытных рассказов, достаточно, впрочем, известных».

Но у автора, при всей легкости его пера, по ходу работы наступила минута, когда он оказался в довольно затруднительном положении: это случилось, когда ему понадобилось рассказать о смерти царевича Алексея, являющейся фактом одновременно и личной, и публичной жизни царя Петра.

Хотите узнать, что представляло собой это затруднение? Прочитайте три строчки из письма автора «Философского словаря» к графу Шувалову, камергеру императрицы Елизаветы, предоставлявшему ему документы, с помощью которых он писал свой исторический труд. Вы должны согласиться, что история, написанная по документам, которые предоставила дочь того, чья история пишется, будет необычайно беспристрастной. И по такой «Истории России» изучают историю русского народа наши дети!

Вернемся к трем строчкам из письма Вольтера к графу Шувалову. Вот они:

«В ожидании, когда мне удастся надлежащим образомописать страшный факт смерти царевича, я принялся задругое сочинение».

Вольтер не говорит, какое сочинение он начал, но, даже если это был «Философский словарь», у него должно было хватить времени на то, чтобы завершить этот труд, прежде чем он сумел надлежащим образом описать подобный страшный факт.

Между тем рассказать о нем не сложнее, чем поведать историю Брута, приговаривающего к смерти двух своих сыновей.

Перед Петром стояла необходимость выбора, которого он не мог избежать: «Если мой сын будет жить, Россия погибнет!»

Оставить жить Алексея означало погубить Россию. Царь Петр, ничего не сделавший для царевича, но сделавший все для своего народа, предпочел убить наследника, лишь бы жила Россия.