Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [10]

Если кто-нибудь хочет устыдить его вконец, достаточно напомнить ему эти часы безумия, когда он уронил собственное достоинство и бросил тень на достоинство врачебной науки.

У доктора Кудрявцева куда больше работы, чем можно себе представить.

Именно он занимается теми шишками, какие набивает себе Саша, мигренями графини и порезами мадемуазель Элен, мадемуазель Аннетты и горничных.

В настоящее время у него нет других больных, кроме меня. Он залечивает фурункул размером с голубиное яйцо, который вздумал вскочить у меня на правой щеке. Доктор уверяет, что благодаря его заботам я отделаюсь шрамом вроде того, что был у герцога Гиза.

Да услышит его Господь! А то порой я боюсь, как бы не понадобилось отрезать мне голову, чтобы спасти остальную часть тела.

После доктора Кудрявцева идет профессор Рельчен-ский. Это бывший гувернер графа, занимавшийся его образованием; когда образование графа было завершено, профессор счел его дом подходящим для себя и остался в нем навсегда.

Он типичный коллекционер.

Из всего, чем другие пренебрегают, что другие выбрасывают, разбивают, разламывают, он составляет коллекцию. В Петербурге, в нижнем этаже зимнего дома графа, у Рельченского есть своя квартира. Эта квартира представляет собой настоящую лавку старьевщика, где профессор собрал не скажу понемногу всего, а много всего: инкрустированные сундуки с испорченными замками; трехногие столы, к которым приставлена четвертая нога; разбитые керамические изделия из Фаэнцы и работы Бернара де Палисси, склеенные вновь так, как и мне хотелось бы быть вылеченным — без всяких шрамов; эмали, поцарапанные и погнутые, а затем переделанные заново; картины с облупившимся лаком, подрисованные и заново отлакированные; испачканные ткани, очищенные затем от сальных пятен и приспособленные под портьеры и гардины; на все это славный профессор израсходовал лишь терпение, надежный клей и неаполитанское мыло.

В тот день, когда профессор Рельченский привез бы свою коллекцию в Париж и выставил ее на торги в аукционном зале, он выручил бы за нее двадцать тысяч франков.

Проведя смотр мужчин, перейдем к женщинам.

Впереди, возглавляя процессию, выступает мадемуазель Элен, старая знакомая графини, подруга ее покойной матери, почти заменившая ей мать. У нее любящее сердце, улыбающееся лицо и исполненная заботами и предупредительностью душа.

Это она подает чай. Она знает, кто любит чай с лимоном, а кто — со сливками, кому надо мало сахару, а кому много. У нее в запасе есть чашки, отвечающие росту, вместимости и взыскательности любого из сотрапезников; для меня, большого любителя чая, она отыскала пиалу, вмещающую не менее трех чашек.

Радует в мадемуазель Элен то, что она не только счастлива, но и выглядит счастливой.

После мадемуазель Элен следует мадемуазель Аннетта.

Аннетта — воспитанница графини. Будучи моложе ее на пять-шесть лет, она уже двенадцать лет живет в ее доме.

Это типично русская девушка: спокойная, покладистая, бодрая, послушная и преданная; у нее небольшие глаза, маленький носик, маленький ротик, пухлые щечки, и в целом она очень миловидна. Она играет на фортепьяно, хорошо говорит по-французски и с удовольствием танцует, хотя и без воодушевления.

Она собирается выйти замуж за молодого художника по фамилии Чумаков. Граф дает за ней двести тысяч ливров приданого.

Это Алнетта тщательнейшим образом заваривает чай, который потом щедро разливает мадемуазель Элен.

В конце процессии шли — нам и в самом деле приходится говорить о них в прошедшем времени, поскольку мы перечисляем лишь тех, кто отправился из Петербурга вместе с графом, — в конце процессии шли, повторяю, два лакея, Семен и Максим, и две горничные, Алнушка и Луиза; кроме того, там были еще два писца, которых я ни разу не видел и поинтересоваться именами которых мне даже не пришло в голову, ну и любимая собачка графини — Душка.

Душка, как мы уже удостоверили, женская особь из аристократической породы кинг-чарлзов. Из Петербурга она отбыла в ожидании потомства, причем никто не располагал точными сведениями о виновнике ее беременности: одни называли борзую, другие — спаниеля.

Ощенилась она в Вене, и лишь тогда удалось установить отцовство: ее избранником был спаниель.

Потомство оказалось крайне уродливым.

Чтобы материнское сердце Душки не разорвалось от горя, ей были оставлены четыре щенка; однако, когда она перестала кормить их своим молоком, трех щенков раздали друзьям графини, которые сделали вид, будто они находят их очаровательными, но, едва графиня выехала из Вены, свернули, по всей вероятности, им шею или же велели утопить их в Дунае, чтобы быть в полной уверенности, что щенки к ним уже не вернутся.

Мадемуазель Луиза, вторая горничная, под свою личную ответственность сохранила четвертого щенка. Разумеется, это был самый симпатичный из четырех, а точнее, наименее уродливый.

По словам мадемуазель Луизы, наступит время, когда щенок превратится в живую модель и Дедрё и Жозеф Стевенс станут на коленях умолять о милости дать им возможность написать портрет этого Аполлона или Антиноя собачьего царства.

Все знавшие папашу-спаниеля уверяли, что его отпрыск — вылитый отец, то есть уменьшенная копия собаки с картины «Похороны бедняка» Виньерона.