Дюма. Том 66. Путевые впечатления. Корриколо - [9]

Важное место в Неаполе занимает любовь. Флоренция — город удовольствий, Рим — город любви, Неаполь — город ощущений.

В Неаполе участь влюбленного решается сразу же. С первого взгляда определяют, приятен он или нет. Если он неприятен, то ни ухаживания, ни подарки, ни настойчивость не заставят полюбить его. Если же он мил, его любят без промедления: жизнь коротка и потерянного времени не вернешь. Тогда избранник обосновывается у своей возлюбленной; несмотря на то что он держится от хозяйки дома на почтительном расстоянии, его определяют по той непринужденности, с какой он садится, по той небрежности, с какой он откидывается головой на стены, расписанные фресками. Кроме того, это он звонит прислуге, провожает гостей и подбирает красных рыбок, которых дети роняют из банки на паркет.

Что касается любовника отвергнутого, то он удаляется совершенно утешенный, пребывая в уверенности, что несчастье его долго не продлится и скоро он станет подбирать рыбок в другом месте.

Неаполитанская аристократия малообразованна: в целом, ее интеллектуальное воспитание плачевно — это объясняется тем, что во всем Неаполе нет ни одного хорошего училища, за исключением иезуитского. Но уж если человек образован, то он образован как следует, ибо он учился у прикрепленных к нему преподавателей. Я встречал женщин, лучше разбиравшихся в истории, философии и политике, чем иные историки, философы и государственные деятели Франции. В этом смысле семья маркиза ди Гаргалло, например, — явление удивительное. Сын пишет по-французски, как Шарль Нодье, а дочери говорят на нашем языке, как г-жа де Севинье.

Напротив, физические упражнения в Неаполе в почете: почти все мужчины хорошо ездят верхом, владеют шпагой и замечательно стреляют из ружья и пистолета. Их репутация в данной области весьма известна и почти неоспорима. Неаполитанцы — крайне опасные дуэлянты.

Это последнее замечание естественным образом подводит нас к тому, чтобы поговорить о храбрости неаполитанцев.

Неаполитанцы, при прочих равных, не являются в силу политического состояния нынешней Италии ни нацией военных, как пруссаки, ни нацией воинственной, как французы, — неаполитанцев отличает страстность. Если честь неаполитанца оскорблена, если его вдохновляют патриотические чувства, если угрожают его религии — он сражается с замечательным мужеством. В Неаполе на дуэль соглашаются столь же быстро и с той же смелостью, что и повсюду, и если в предварительных переговорах о ней есть различие, объясняемое местными обычаями, то к развязке дело ведется столь же решительно, как и в Париже, Санкт-Петербурге или Лондоне. Приведем несколько примеров.

Граф ди Рокка Романа, неаполитанский святой Георгий, ссорится с неким полковником; место встречи назначено в Кастелламмаре, в качестве оружия выбрана сабля. Полковник-француз отправляется на место дуэли верхом, а Рокка Романа берет наемную карету и приезжает в ней к назначенному месту, где его поджидает соперник. Полковник напоминает графу, что по договоренности дуэлянты будут сражаться верхом. «Верно, — отвечает Рокка Романа, — я совсем забыл об этом; но не беда, дело поправимо». Он тут же распрягает карету, вскакивает на одну из лошадей, сражается без седла и поводий и убивает своего противника.

В эпоху Реставрации, то есть примерно в 1815 году, Фердинанд, дед нынешнего короля, вернувшись в Неаполь, который он покинул десятью — двенадцатью годами раньше, вознамерился вновь обзавестись гвардейцами. Эти привилегированные части были набраны среди первейших фамилий обоих королевств и разделены на пять рот: три неаполитанские и две сицилийские.

Я уже говорил в «Сперонаре», в главе о Палермо, что два эти народа испытывают друг к другу глубокую неприязнь. Поэтому легко понять, что сицилийцы и неаполитанцы не поддерживали между собой отношений, особенно в эпоху, когда политическая рознь была еще в самом разгаре, и между ними стали возникать перепалки. Вначале состоялось несколько дуэлей, не имевших серьезных последствий, но вскоре было решено в некотором роде вручить судьбу двух народов в руки лучших их сынов. С исходом поединка связано было не только утоление ненависти, но и суеверное предсказание будущего. Выбор пал на сицилийца маркиза ди Крешимани и неаполитанца князя Мирелли. После того как выбор был сделан и одобрен враждующими сторонами, решено было, что противники будут драться на пистолетах, с двадцати шагов, до тяжелого ранения одного из дуэлянтов.

Скажем несколько слов о князе Мирелли, который будет занимать нас прежде всего.

Это был молодой человек лет двадцати четырех-двадцати пяти. Князь ди Теора, маркиз ди Мирелли, граф ди Конца был прямым потомком знаменитого кондотьера Дудоне ди Конца, которого упоминает Тассо. Он был богат и красив, он был поэт — иными словами, получил от Неба все, чтобы быть счастливым; но его вступление в жизнь было омрачено дурным предзнаменованием. Мирелли родился в деревне Сант’Антимо — владении его семьи. Едва стало известно, что его мать разрешилась сыном, в часовню местного монастыря был послан приказ звонить во все колокола, дабы известить местное население о радостном событии. Но ризничего не было на месте; один из монахов вызвался подняться на колокольню, однако, будучи неискушен в данном деле, стал подниматься туда с помощью веревки, а когда добрался до самого верха, у него закружилась голова, и, потеряв точку опоры, он упал на клирос и сломал себе обе ноги. Хотя несчастный монах и покалечился, он сумел добраться до двери и позвать на помощь; ему помогли, перенесли его в келью, но, несмотря на лечение, на следующий день он испустил дух.