Дюма. Том 66. Путевые впечатления. Корриколо - [12]

Мы странным образом заблуждаемся.

Нет, неаполитанец не несчастен, ибо его потребности находятся в согласии с его желаниями. Что ему нужно, чтобы утолить голод? Ему нужны пицца или кусок арбуза. Что ему нужно, чтобы выспаться? Камень, чтобы положить его под голову. Нагота, которую мы считаем признаком нищеты, в жарком климате, где солнце согревает бедняка своим теплом, напротив, доставляет ему наслаждение. На пороге дворцов, дающих ему приют, может ли он пожелать себе более дивный свод над головой, чем пылающее бархатное небо? Разве не верит он, что каждая звезда, сверкающая на небосводе, — это лампада, зажженная у ног Мадонны? Имея два грано в день, он обеспечивает себя всем необходимым, а того, что у него остается, ему хватает, чтобы щедро заплатить импровизатору с Мола и вознице корриколо.

Кто несчастен в Неаполе, так это аристократия, которая, за редким исключением, разорена, как и сицилийское дворянство, отменой майоратов и фидеикомиссов. Неаполитанской знати нечем больше позолотить блеск своего имени, она владеет дворцами, но продает мебель.

Кто несчастен в Неаполе, так это средний класс, не имеющий ни торговли, ни промышленности; он держит в руках перо, но не может писать; у него есть голос, но он не может говорить. По подсчетам тех, кто составляет этот класс, они умрут от голода раньше, чем сумеют объединить вокруг себя достаточное количество философов благородного происхождения и умных лаццарони, чтобы составить конституционное большинство.

В свое время и в надлежащем месте мы вернемся к разговору о среднем классе и лаццарони. Эта глава и так уж завела нас слишком далеко, ибо она должна была быть посвящена только аристократии. Но, избрав своим методом дедукцию, мы коснулись всего. Пусть читатель наш не волнуется, мы вовремя заметили нашу оплошность и делаем остановку на Толедо.

IV ТОЛЕДО

Толедо — улица, которая принадлежит всем. Это улица ресторанов, кафе, магазинов; это артерия, питающая и пересекающая все кварталы города; это река, в которую потоками вливается толпа. Аристократы проезжают по ней в экипажах, буржуа торгуют здесь тканями, а простой люд отдыхает после обеда. Для дворянина — это место прогулок, для торговца — базар, для лаццарони — жилье.

Толедо — это также первый шаг, сделанный Неаполем на пути к современной цивилизации, как ее понимают наши прогрессисты. Толедо соединяет город поэтический с городом промышленным, это нейтральная территория, где можно с любопытством наблюдать за уходящим старым миром и за вторжением мира нового. Рядом с привычной остерией со старыми, засиженными мухами занавесками галантный французский кондитер выставляет напоказ свою жену, свои бриоши и ромовые бабы. Напротив респектабельного торговца древностями, производимыми для господ англичан, красуется лавка торговца химическими спичками. Над лотерейной кассой разместился блестящий парикмахерский салон. И наконец, последняя характерная черта происходящего слияния старого и нового: улица Толедо вымощена лавой, как Геркуланум и Помпеи, а освещается газом, как Лондон и Париж.

Все на улице Толедо заслуживает внимания, но, поскольку невозможно описать все, ограничимся самым выдающимся и замечательным, что на ней есть, а именно тремя дворцами: королевским дворцом на одном конце улицы, ратушей — на другом и дворцом Барбайи — посередине.

Что касается королевского дворца, то у нас еще будет возможность рассказать о нем. Перейдем к ратуше. Она состоит из: 1) двенадцатиместной кареты, раскрашенной и вызолоченной в наилучшем испанском стиле XVII века; 2) двенадцати магистратов, избранных наполовину среди дворянства, наполовину среди неаполитанских буржуа, с гордостью носящих плащ и шпагу, обутых в маленькие башмаки с пряжками и увенчанных огромными париками, как у Людовика XIV; 3) из шести лошадей в парадной сбруе, украшенных султанами и покрытых пышными попонами. Обязанности персонала ратуши таковы: карета должна дважды в год выезжать из сарая, двенадцати магистратам поручено сидеть в ней, а шести лошадям полагается тянуть их с одного конца улицы Толедо на другой как можно медленнее. Все замечательно справляются со своим делом.

Теперь остается объяснить моим читателям, кто такой Барбайя, а точнее, кто такой был Барбайя, ибо, увы, в то время, когда я пишу эти строки, великого человека нет в живых, от громкой славы его не осталось ни следа — эта яркая звезда угасла.

Доменико Барбайя был типичным итальянским импресарио. Во Франции мы знаем директора, заведующего постановочной частью, королевского комиссара, кассира, контролеров, но кто такой импресарио — мы не знаем. А он не только един во всех этих лицах, но и представляет собою еще нечто большее. Наши театры управляются конституционным путем, наши директора царствуют, но не управляют, согласно знаменитой парламентской максиме. Итальянский импресарио — деспот, царь, султан, правящий в своем театре по божественному праву. Подобно законным владыкам, он не знает иных правил, кроме собственной воли, и отчитывается в своем управлении только перед Богом и собственной совестью.

Он одновременно ловко эксплуатирует артистов и является для них снисходительным отцом, абсолютным властелином и преданным другом, просвещенным советчиком и неподкупным судьей.