Дюк де Ришелье - [73]

Полки 13-й дивизии пополнили Дунайскую армию. В сентябре армии Чичагова и Тормасова соединились и заставили Шварценберга, командующего австрийским вспомогательным корпусом, поспешно отступить к Бресту. Вскоре командование соединенными войсками перешло к адмиралу Чичагову, а Тормасов был отозван в Главный штаб, где ему поручили внутреннее управление войсками и их организацию. Между тем 26 августа (7 сентября) состоялось Бородинское сражение, а 2 (14) сентября французы вошли в горящую Москву.

Как раз в это время херсонский губернский предводитель дворянства передал Дюку прошение коллежского асессора Виктора Скаржинского, специально прибывшего из Петербурга, сформировать, с позволения своей матери, генерал-майорши, из своих крепостных эскадрон, чтобы сражаться с неприятелем в составе действующей армии. Скаржинский отобрал 100 человек, обмундировал их, вооружил, снабдил лошадьми, пригласил для командования корнета и унтер-офицера, которым обещал платить соответственно 300 и 160 рублей в год до окончания войны с французами (рядовые должны были получать 13 рублей). От казны же он просил обеспечения его людей провиантом, а лошадей фуражом.

Ришельё ответил просителю: «Хотя по высочайшему повелению вооружение людей во вверенных мне губерниях и отменено, но как сие Ваше отличнейшее пожертвование для пользы отечества приносится добровольно, то я, одобряя оное с живейшим чувством моего удовольствия и соглашаясь с предложением Вашим… для должного исполнения предлагаю Вам:

1) Позволяю довербовать вольными людьми, не записанными в подушной оклад; по примеру тому, каких вербуют в уланские полки на капитуляции, до полного эскадронного комплекта, в котором бы состояло унтер-офицеров 14, в том числе вахмистр 1, квартирмейстер 1, рядовых 128, трубачей два, с производством всем им жалованья, обмундирования, вооружения, с доставкою лошадей от Вас.

2) Сему эскадрону называться именем Вашим.

3) По получении сего через 4 дня выступить Вам с оным эскадроном и следовать по приложенному у сего маршруту в Каменец-Подольск в армию г. адмирала Чичагова, которому Вы о выступлении своем отрапортуете с приложением маршрута с числами, и мне таковой же доставьте».

В тот же день, 30 августа, Дюк через военного министра Горчакова довел до сведения государя о пожертвовании Скаржинского. 4 сентября эскадрон выступил в поход.

Война шла без участия Ришельё, однако он вел борьбу на не менее важном фронте. Дюк теперь отвечал за здоровье населения не только Одессы, но и всей России, а то и Европы, поскольку чума, если ее не остановить, могла достичь Москвы и Петербурга, истребить русские армии, а через них распространиться в Германию и Францию, где и так в лазаретах свирепствовали тиф и прочие болезни. При этом он остался практически без войск. Герцог вызвал с Буга 500 казаков, чтобы перекрыть доступ в город и устроить карантин у ворот. «Хотя меня порицают, утверждая, что зло не так уж велико, мне кажется, что в подобных случаях невозможно оказаться чересчур осторожным», — оправдывался он в письме императору.

Медицинский совет, созванный Ришельё, постановил: разделить город на пять частей, поручив каждую особому врачу и комиссару; осмотреть все дома для выявления заболевших; уменьшить контакты между людьми; произвести очистку канав и колодцев; учредить в крепости и городской больнице особый карантин для «сомнительных лиц». Однако беспечное население продолжало жить по-старому: лавки не закрывались, умерших в последний путь провожали большими толпами… Результат не замедлил сказаться: в первых числах сентября умирало уже до двух десятков человек в сутки. 29 августа умер Виктор Поджио (оставивший по себе память в виде городских театра и больницы). Приказом от 12 сентября Ришельё запретил нотариусам, маклерам и купеческим конторам заключать торговые сделки. А с 13 сентября город опоясала линия карантинной стражи, одним из инициаторов создания которой стал комендант Фома Кобле. Выходы в море и рыбная ловля были запрещены.

Все общественные места, без которых можно было обойтись, закрыли, в обоих Благородных институтах (для мальчиков и девочек) объявили карантин. Каждый комиссар объезжал свой округ дважды в день и отчитывался перед комитетом о количестве умерших и заболевших. Комитет во избежание физического контакта между его членами собирался по утрам на площади под открытым небом. Бедных заболевших свозили в лазарет, богатые могли оставаться дома, но при малейшем тревожном признаке в домах объявляли карантин.

Когда эпидемия начала быстро распространяться, даже самые легкомысленные поняли, что это чума. Ограничительные меры стали еще строже. Улицы обезлюдели. Окрестные крестьяне могли привозить свои товары на один-единственный рынок, находившийся под особым контролем комиссаров. Одесский гарнизон отправили в казармы; трехсот казаков, приданных в усиление полиции, разместили вне города.

Желающие выехать из Одессы во внутренние губернии должны были провести 30–40 дней в одном из четырех карантинов, наспех устроенных посреди степи, практически под открытым небом, без всяких удобств. Чтобы уехать, нужно было выправить себе в Одессе паспорт, а это было сопряжено с множеством препон. Но жертв чумы становилось всё больше, и опасность поездок становилась очевидна в первую очередь просвещенным классам. Поскольку в портовом карантине, где находилось около 1500 членов экипажей судов, не было отмечено ни одного случая заболевания, стало очевидно, что болезнь была занесена в Одессу по суше, а не по морю. Тем не менее невежественная и недоверчивая чернь проявляла неуступчивость. На местах принимали только полумеры, которые пронырливый народ научился обходить, но таких ловкачей настигала безжалостная смерть.