Дюк де Ришелье - [71]

Из этого письма понятно, что Дюк предвидел отступление русской армии, к которой, однако, ему не терпелось примкнуть: «Когда этот корпус будет составлен, позвольте мне, Государь, его возглавить; если он будет в деле, то против Австрии, и я не смогу утешиться, если сформированные мною войска станут сражаться без меня. Молю Ваше Величество не отказывать мне в этой милости, для меня будет радостью служить под началом генерала Тормасова, с которым я близко связан многие годы».

Ришельё не терпелось попасть на «настоящую» войну, всё-таки он недаром заслужил генеральский мундир. «В молодости он объехал и изучил поля великих битв всей Европы, — напоминает Сикар, — история, действия и места современных войн были ему знакомы. В особенности он изучал кампании Фридриха II. Его невероятно свежая и цепкая память хранила все их подробности. Он говорил о них, будто это было вчера. Узнав о занятой позиции, маневре, быстром движении какой-либо армии, он часто предсказывал дальнейшую судьбу всей кампании, и почти всегда верно». Кроме того, под его началом находилась 13-я пехотная дивизия, сформированная в мае 1806 года и дислоцировавшаяся в Крыму. В 1812 году в ее состав входили: 1-я бригада под командованием генерал-майора Ф. А. Линдфорса — Галицкий и Великолукский пехотные полки; 2-я бригада под командованием генерал-майора П. Г. Языкова — Пензенский и Саратовский пехотные полки; 3-я бригада под командованием генерал-майора А. Я. Рудзевича — 12-й и 22-й егерские полки; 13-я полевая артиллерийская бригада — 13-я батарейная и 24-я и 25-я легкие артиллерийские роты. Часть этой дивизии должна была усилить группировку Тормасова, а большая часть поступала в распоряжение Чичагова. У Ришельё отбирали его детище! Ему, конечно же, было досадно, и он написал Александру, что, какой бы лестной во всех отношениях ни была роль, уготованная ему в армии генерала Тормасова, трудно расстаться с дивизией, которую он создал сам, где его любят и уважают. Только с ней он может оказаться полезным. «Скажите лишь одно слово: отправляться мне к генералу Тормасову или следовать за своей дивизией». Пока же он займется улаживанием кое-каких дел, в частности по снабжению ополчения, которому требуются ружья — как и шестидесяти четырем сформированным и обученным Дюком батальонам.

Тем временем эпопея в Турции еще не закончилась: мирный договор был ратифицирован, однако Константинополь не утвердил тайную статью, касающуюся Азии, и не пожелал заключить с Петербургом наступательный и оборонительный союз. В связи с этим Чичагов считал мир с Турцией совершенно бесполезным и не имеющим силы; а значит, 12 батальонов, предоставленных в его распоряжение, следовало оставить в Крыму на случай возобновления войны. Ришельё хотелось рвать и метать. Он немедленно написал Александру, чтобы в очередной раз обратить его внимание на то, «какие пагубные последствия имело бы возобновление войны для дел вообще»: «Вашему Величеству известно положение нашей армии на Дунае; малейший австрийский корпус, который выступил бы либо из Галиции в Яссы или из Германштадта в Валахию, вынудил бы ее отступить сначала к Пруту, а затем к Днестру; турки, настолько же презренные, когда их атакуют, насколько опасные, когда отступают, ввели бы тогда в Валахию уйму солдат, и наше положение сделалось бы критическим. Я не знаю, с какими пунктами турки не хотят согласиться по поводу Азии, однако сомневаюсь, чтобы они стоили разрыва договора; что же до наступательного и оборонительного союза с Портой, каким бы желанным он ни был, мне кажется, что мир, пусть даже сводящийся к нейтралитету турок, по-прежнему являет собой огромные выгоды».

Первым корпусом Дунайской армии Чичагова командовал генерал от инфантерии А. Ф. Ланжерон. Адмирал планировал использовать армию для организации диверсий в глубоком тылу врага. Ланжерон, считавший это нонсенсом, изложил свои взгляды в письме другу, а тот взял на себя смелость переслать его императору, сопроводив своими замечаниями: «Если Ваше Величество будет одерживать успехи против Наполеона, все народы, стонущие под его игом, сами сбросят его. Если же, не дай бог, случится противное, все выгоды, полученные на большом расстоянии, не будут иметь иных последствий, кроме утраты приложенных к тому сил, как уже произошло в 1807 году с флотом Сенявина».

Когда Ришельё был в чем-то твердо убежден, он упорно доказывал свою правоту. 17 июля он писал Чичагову, которому должен был отправить 12 батальонов (четыре полка!), что в условиях, когда война с Портой может возобновиться, нельзя оставлять Крым и Кубань совершенно без защиты, поскольку находящихся там войск едва ли хватит для охраны каторжников, распределенных по семнадцати слабым крепостям. Азиатские народы возьмутся за оружие и доставят массу неприятностей. Отсутствие трех-четырех батальонов не составит решающей потери для армии, а на юге они крайне нужны. Кроме того, он ждал распоряжений по поводу Суджук-кале. (Эта турецкая крепость близ современного Новороссийска в 1810 году была занята без боя, русские укрепили ее и модернизировали, однако в силу своего расположения она была совершенно непригодна для обороны. В итоге в 1812 году ее пришлось взорвать.) В случае мира, считал Дюк, следует также вывести войска из Анапы — она дорого обходится, но вовсе не нужна.