Дождь, ливший всю ночь, к утру наконец унялся; в свежевымытом ясном небе ярко сияло солнце, дурмяно пахла нагретая им влажная трава, а акации и каштаны, отрясая капли с сочно-зеленой листвы, словно раздумывали, не расцвести ли им сегодня. Ведь нынче праздник. Вот затрезвонили колокола после литургии, отслуженной в Спасо-Преображенском соборе, и нарядно одетые одесситы устремились толпой вслед за новороссийским генерал-губернатором Михаилом Семеновичем Воронцовым и «отцами города» по центральным улицам на Николаевский бульвар. В конце его, на площади у крутого спуска к морю, откуда открывался вид на одесский порт, стоял пока еще завешенный покрывалом памятник, огороженный решеткой, на углах которой развевались флаги России, Англии, Франции и Австрии. Со стороны спуска перед ним выстроился батальон Уфимского пехотного полка, по другую сторону стояли воспитанники и учителя Ришельевского лицея. А дальше во все стороны расплескалось пестрое, колышущееся море людей.
Было 22 апреля 1828 года. Памятник накануне доставили из Санкт-Петербурга. Этого дня ждали давно, почти шесть лет. Произнеся небольшую речь, генерал-губернатор дернул за шнур, покров упал, открыв статую в римской тоге, и тотчас грянули пушечные залпы со стоявших в гавани кораблей. Латунная плита на одной из сторон гранитного постамента гласила: «Герцогу Иммануилу де Ришелье[1], управлявшему с 1803 по 1814 год Новороссийским краем и положившему основание благосостояния Одессы, благодарные к незабвенным его трудам жители всех сословий».
В толпе, разглядывающей памятник, было много людей, лично знавших герцога. С каким чувством они смотрели на бронзовую фигуру? Таким ли помнили его бывшие ученики Коммерческой гимназии, которых Дюк в качестве поощрения за прилежание и примерное поведение брал по воскресеньям с собой на прогулку по городу, или жители окрестных хуторов, с которыми он беседовал о насаждении деревьев и присылал им саженцы? Прошло уже 14 лет, как он уехал навсегда… Или всего четырнадцать? 65-летний граф Александр Федорович Ланжерон, исполнявший обязанности градоначальника после отъезда во Францию своего давнего друга, помнил его совсем молодым, рубящимся с турками на крепостном валу Измаила… Французский купец Шарль Сикар, обосновавшийся в Одессе, не мог забыть молодого подтянутого генерала в очень шедшем ему мундире, которого впервые увидел в Карантине и который советовал по всем вопросам обращаться непосредственно к нему… Осип Рено, сын коммерции советника Жана Рено, построившего первую в Одессе бальную залу, видел, будто наяву, стройную фигуру, раскланивающуюся с дамами, кудри с проседью, обрамляющие молодое лицо с черными бровями и темно-карими, чуть навыкате, глазами, которые могли лучиться улыбкой, а могли метать молнии. Бывший адъютант и секретарь Дюка Иван Александрович Стемпковский, сопровождавший его во Францию, помнил эти же глаза, полные боли и отчаяния…
Печальная весть о смерти герцога достигла Одессы в июне 1822 года. Город сразу погрузился в траур: театры закрылись, все развлекательные мероприятия были отменены. По призыву графа Ланжерона начался сбор средств на сооружение памятника Дюку, который было решено поставить над морем, на месте бывших казарм. Подписные листы распространялись не только среди дворянства и купечества, но и среди простых обывателей, рабочих мукомольных заводов, портовых грузчиков, причем как в самой Одессе, так и по всей Новороссии. Председателем комитета по сбору средств стал новый одесский градоначальник граф Гурьев, комиссию по сооружению памятника возглавил Стемпковский. В журнале заседаний Одесского строительного комитета 20 декабря 1822 года появилась запись: «За переплет четырех книг для записки в них приношений на сооружение памятника покойному Дюку Де Ришелье по приказанию Его Сиятельства графа Александра Дмитриевича Гурьева уплачено переплетчику Ароновичу семнадцать рублей[2]». К осени 1823 года уже было собрано 40 тысяч рублей. Получив именное разрешение императора Александра I на установку памятника, горожане обратились к престарелому скульптору Ивану Петровичу Мартосу (1754–1835), прославленному автору памятника Минину и Пожарскому в Москве на Красной площади. 15 тысяч рублей мастер должен был получить сразу, еще 20 тысяч — когда будут готовы модель и формы, остальные пять тысяч — по завершении всей работы.
В феврале 1824 года Мартос прислал в Одессу эскиз памятника в стиле классицизма со своим пояснением: «Фигура герцога Ришелье изображена в моменте шествующем…» Правой, изящно изогнутой рукой статуя будто указывала на море; в левой, опущенной, держала свиток; на левом бедре, в складках тоги, висел короткий римский меч: герцог был не только устроителем земель и мудрым правителем, но и отважным воином. Архитекторами стали Авраам Мельников, изготовивший гранитный постамент, и Франческо Боффо (последний позже построил Потемкинскую лестницу, которая изначально называлась лестницей Николаевского бульвара, а потом Ришельевской). Бронзовый памятник был отлит петербургским мастером Ефимовым. Розовый гранитный пьедестал (материал для него был подарен херсонским помещиком Скаронинским и привезен из-под Вознесенска) украсили четырьмя латунными досками: с надписью и с изображениями покровителя торговли Меркурия, богини плодородия Цереры, символа правосудия Фемиды (в отличие от традиционных изображений, без повязки на глазах).
