Дюк де Ришелье - [64]
О Марии Антуанетте вспоминал и граф Румянцев, но совершенно по другому поводу. «Император Наполеон женится на эрцгерцогине, старшей дочери императора Австрии, — сообщал он Ришельё 14 февраля 1810 года, — вот и еще одну эрцгерцогиню, по окончании кровавой революции, судьба возвращает на трон, откуда была свергнута другая. Сей новый союз может даровать Европе ту выгоду, что утишит ее опасения увидеть в скором времени возобновление войны между Францией и Австрией; будут у него, несомненно, и иные великие последствия».
Ришельё в тот момент занимали прежде всего последствия нескончаемой войны с Турцией. Зима 1809/10 года выдалась суровой, армия под командованием генерала П. И. Багратиона жила впроголодь, лазареты были полны раненых, а полк Ланжерона, стоявший в Бухаресте, прозвали «полком горячки»: пять тысяч солдат были больны. Дюку пришла в голову мысль бить врага тем же оружием, и он написал Румянцеву, что, запретив вывоз хлеба из Новороссии в Константинополь, можно вызвать там голод и подтолкнуть султана к заключению мира. Этой идеей он поделился и с друзьями.
Кочубей отреагировал на нее довольно сдержанно. «Я полностью разделяю Ваше мнение, дорогой Дюк, что не так-то просто будет принудить турок к миру силой оружия и что нужно испробовать все способы, — писал он 20 февраля. — Запрет на вывоз хлеба из наших портов наверняка возымеет действие, но его следует употребить лишь при благоприятных обстоятельствах, то есть имея положительную уверенность в том, что в Константинополе голод. Не следует полагаться в этом на представления барона Гибша[44]. Это совершенно никчемный и в целом довольно плохо информированный человек. Он всегда подвержен нескольким влияниям — либо по глупости, либо из своих торговых интересов. Посему запрет стоит ввести лишь для нанесения главного удара, и в этом, конечно же, можно положиться на Вашу мудрость и поистине отеческую заботу Вашу о краях, вверенных Вашему попечению».
Однако Ришельё был совершенно уверен в своей правоте, и Румянцев разделял его мнение: «Вы оказали важную услугу государству, запретив вывоз хлеба; возможно, мы заставим Константинополь молить о мире из-за голода». Правда, 24 апреля он прислал письмо, в котором уже прозвенела тревожная нотка, впрочем, заглушенная победными литаврами: «Мы получили письма из Константинополя, которые свидетельствуют: 1) нехватка хлеба достигла такой степени, что там опасаются восстания; 2) новость, принесенная кораблями, возвращавшимися из Одессы (с иным грузом, чем хлеб), о запрете на его вывоз, повергла сию столицу в ошеломление, которое несколько дней спустя сменила надежда, поскольку, как сообщает г-н фон Гибш, в Константинополь зашли два других судна, одно под австрийским флагом, вышедшее из одного из наших черноморских портов и тайком доставившее хлеб; люди приободрились, убежденные в том, что контрабандная торговля будет продолжаться и спасет Константинополь. Надо полагать, потребность в зерне там весьма высока, поскольку г-н де Латур-Мобур[45] только что письменно поручил послу добиться здесь, по меньшей мере, разрешения вывозить из наших портов хлеб для удовлетворения нужд французов…»
Судя по дальнейшим посланиям министра, хлебное эмбарго теперь уже воспринималось как правительственная мера, принятая на высочайшем уровне. 7 мая Румянцев писал: «Хотя Вы отправили лишь малое количество муки в Константинополь, уступив настойчивости г-на де Латур-Мобура, не хочу скрывать от Вас, что это огорчило Его Величество; он ожидает от запрета на вывоз хлеба в Константинополь слишком важных результатов для блага своей империи, чтобы требовать строжайшего исполнения его указа. Впрочем, Вы уже знаете, господин герцог, из одного из моих писем, что я ответил отказом на просьбы г-на герцога Виченцы[46] от имени г-на де Латур-Мобура». Хуже того: сын пресловутого Гибша рассказал о радости, обуявшей Константинополь в связи с заходом в порт судна — как он утверждает, из Одессы — с грузом более тысячи пудов хлеба. Царь велел запросить Дюка: из какого порта вышло это судно? Кто его загрузил? Как оно смогло пройти через таможню?
К тому времени Ришельё уже понял, что ошибался: Константинополь получал хлеб из Египта, зато для черноморских портов, специализировавшихся на торговле хлебом, эмбарго стало катастрофой. Экспорт резко сократился, и если в 1810 году в Одессу зашло более ста турецких судов, то на следующий год — всего четыре. В конечном счете запрет пришлось отменить.
Неприятности то выстраивались в очередь, то нападали скопом с разных сторон, но главное — не сдаваться. Например, в марте Ришельё сообщил Контениусу, что купил в Крыму очень красивую землю «подле Ак-Мечети, на реке, где две мельницы и 3300 десятин удобной земли. Это для ста немецких семейств, которые я хочу поселить как можно скорее… Разузнайте, не найдется ли среди семей, живущих в окрестностях Екатеринослава, таких, кои пожелали бы отправиться туда». Купчая была оформлена 1 марта 1810 года: помещик К. С. Кромида продал А. М. Бороздину за 15 тысяч рублей хлебопахотную и сенокосную землю по обеим сторонам речки Булганака, две каменные мельницы и каменный же сарай для овец.
