Дюк де Ришелье - [48]

Дюк присутствовал на всех увеселениях, собраниях и спектаклях, никогда не отказывался от приглашений на вечера, бывал на балах, публичных и частных. Он был близорук и на улице, завидев идущих навстречу дам, лица которых не мог различить, спрашивал у своих спутников, надо ли ему поклониться. Проходя мимо клуба и не видя, есть ли кто-нибудь на балконе, он всегда кланялся, чтобы не показаться неучтивым.

Герцог играл в настольные игры, однако опасался пагубных для юного торгового города последствий азартных игр и не терпел их, особенно когда делались крупные ставки. Собрание из пяти-шести игроков, не обративших внимания на его дружеские увещевания, было разогнано в один момент, по словам Сикара, «мягкими, но решительными мерами».

Однажды во время бала в казино в соседнем зале началась драка между графом А., сыном французского консула и купцом. Через некоторое время появился Дюк; он справился о подробностях и велел передать купцу, чтобы тот не появлялся в казино в течение шести месяцев, сына консула поместил на месяц под домашний арест, а самому графу, не отличавшемуся примерным поведением и не слишком дорожившему своим пребыванием в Одессе, велел в 24 часа покинуть Россию. Однако внешние обстоятельства препятствовали выезду за рубеж. «Пусть уезжает в Москву», — передал Ришельё. «У него нет денег на дорогу». — «Я дам ему 25 луидоров, пусть уезжает».

Этот инцидент подтверждает, что Дюк не бросался словами, когда говорил: «Знайте, что если я чего-то хочу, то я действительно этого желаю, и так и будет!» В российском обществе доброта считалась признаком слабости: если градоначальник не гневлив, из него можно веревки вить. Порой герцог уступал в вещах, которые кому-то казались важными, в то время как сам он их таковыми не числил, и по этой причине считали, что он подвержен чужому влиянию. Однако хорошо знавший его Сикар (бесспорно, настроенный в пользу герцога, но не раболепствовавший перед ним) утверждает, что его снисходительность была следствием его скромности: ему так хотелось сделать хорошо, что если он сомневался в своей способности добиться результата собственными силами, то полагался на чужое мнение. При этом за содеянное он строго спрашивал — не только с других, но и с себя. «Это же не вы, герцог, желали этой меры, это комитет ее предложил», — сказали ему как-то в связи с решением, о котором он сожалел. «Тем хуже для него и тем хуже для меня, ведь я с ней согласился; в таком случае есть две вины и два виновника вместо одного». «Нет, он не был слабым человеком — им не мог быть тот, в ком бушевал огонь французской чести, кого оживляли энергия и сила добродетели, возвышенность и благородство чувств и кто уважал сам себя», — заключает Сикар. Дюк и к нему был беспристрастен: например, отказал его брату Людовику в привилегиях, на которые тот не имел права.

Ришельё прекрасно знал, что всё равно всем не угодишь. Отличие Одессы от других городов Новороссии бросалось в глаза: нигде больше не удалось достичь такого прогресса за столь короткое время. Земли в окрестностях Одессы, купленные по рублю за десятину, теперь сдавали внаем по десять рублей с десятины в год или продавали по 25 рублей, так что затраты многократно окупились — такого роста стоимости земли не наблюдалось даже в США. Недалекие люди объясняли это особой привязанностью генерал-губернатора к «жемчужине у моря», называя его совершеннейшим одесситом. Сикар возражает, что с тем же успехом Петра I можно было бы назвать совершеннейшим петербуржцем. Но при этом некоторые утверждали, что Дюк не умеет мыслить широко. Им хотелось бы видеть дворцы на месте домов, каменные мосты вместо паромов и пристаней, соборы вместо церквей, парк вместо городского сада, широкие проспекты, просторные площади и архитектуру, как в Петербурге, Париже или Лондоне, а в Одессе были немощеные улицы и не имелось ни одного фонтана.

Голова Дюка была занята множеством неотложных и самых разнообразных дел. Нужно было расселить в Тавриде немецких переселенцев; там появились колонии Нейзац, Фриденталь, Розенталь. В 1808 году Ришельё напишет императору Александру: «Никогда еще, государь, ни в одном уголке мира народы, столь отличающиеся друг от друга нравами, языками, нарядами, верой или обычаями, не находились в столь ограниченном пространстве. Ногайцы живут на левом берегу Молочной, великорусские семьи — на правом берегу, выше проживают меннониты напротив немцев — наполовину лютеран, наполовину католиков; еще выше, в Толмаке — малороссы греческого вероисповедания, потом русская секта духоборов». Леон де Рошешуар тогда же насчитал 106 немецких поселков, 30 ногайских, 13 болгарских, 21 русский раскольничий, 25 греческих и шесть еврейских — в общей сложности с тремястами тысячами жителей. К этому количеству следует добавить ремесленников, поселившихся в Херсоне, Екатеринославе, Кафе (Феодосии) и Таганроге. Их обустройство сопровождалось проблемами всякого рода, порой неподвластными человеку: так, в 1805 году урожай в Новороссии пострадал от нашествия саранчи.

В Европе же осенью того года произошло нашествие иного характера. Отказавшись от планов высадить десант на землю «коварного Альбиона», Наполеон перебросил войска в Баварию. 20 октября армия генерала Мака капитулировала в Ульме, а французы двинулись к Вене и вступили туда 13 ноября. Кутузов, командовавший русской армией, которая с большими потерями отошла к Ольмюцу, не считал целесообразным давать генеральное сражение до подхода подкреплений, однако государь, прибывший в войска для их воодушевления, горел желанием бросить их в бой. Хитрый Наполеон навязал противнику свой план баталии: 2 декабря состоялось жестокое сражение при Аустерлице, закончившееся победой французов, а их император стал вершителем судеб в Европе. В декабре Австрия подписала с Францией Пресбургский мирный договор: она теряла Тироль, Венецию, Истрию и Далмацию и должна была уплатить контрибуцию в 40 миллионов флоринов.