Дюк де Ришелье - [50]

«Крым — важный опорный пункт, единственный, который может подвергнуться серьезному нападению, и у меня был там полк драгун, два полка казаков, конная рота… и 15 батальонов; оборона этого полуострова связана с полицейскими мерами и мерами внутренней администрации по причине природы его обитателей; напротив, она никак не связана с флотом, который, не имея возможности вывести эскадру по слабости ее, вынужден дожидаться в порту нападения неприятеля, коего лишь сухопутным войскам поручено отбить. Таким образом, сие распоряжение невозможно приписать ничему иному, как недоверию Вашего Величества ко мне в минуту опасности. Это чувство причиняет мне боль, Государь, но оно обоснованно и вскоре завладеет всеми жителями сего края, коему я не смогу быть полезен, поскольку лишился Ваших милостей.

Не знаю, Государь, чем я заслужил сие ужасное несчастье, но я нахожусь в самом унизительном положении, в какое только можно поставить человека чести. Честь — единственное наследство, которое осталось мне от моих отцов. Военный губернатор, не командующий ни одним солдатом в единственной из моих губерний, которая подвергается опасности, оставленный с несколькими гарнизонными батальонами, чтобы оборонять примерно сто верст со стороны, где никто не нападет, — мне остается лишь сложить к ногам Вашего Императорского Величества глубокую боль, которая меня одолевает, и умолять вернуть мне командование, соответствующее занимаемому мною посту, или позволить мне удалиться от мест, которые станут напоминать мне лишь об унижении быть ничем после того, как был главнокомандующим. Демарш, который я вынужден предпринять, разрывает мне сердце. Я предан Вашей особе и совершенно искренне привязан к Вашему Величеству, посвятив Вам всю свою жизнь, более ради чувства, внушенного мне Вашими личными качествами, чем по какой-либо иной причине, и мне невероятно тяжело даже помыслить о том, чтобы расстаться с Вами. Но я сделался бы недостоин Ваших милостей, коими Вы меня осыпали, если бы не повиновался голосу чести — единственного наследства, доставшегося мне от предков…»

Ришельё не просит, не умоляет — он требует, пусть и с соблюдением необходимой учтивости, и требует с сознанием своей правоты, поскольку требуемое нужно не лично ему, а его новой отчизне. Неизвестно, как отреагировал бы на подобное послание император Павел, но Александр сразу стал оправдываться. 12 ноября он писал, как ему досадно, что герцог мог «усомниться в доверии и уважении, кои я питаю к Вам столь давно»: «Отнюдь не лишая их Вас, а именно исходя из данных чувств, я, назначив Вас командовать дивизией, разбросанной по черноморским провинциям, одновременно пришел к мысли о том, что, если разразится война с Портой, никто лучше Вас не справится с важнейшей задачей оборонять сии берега, которые тогда непременно подвергнутся опасности».

Ришельё еще не успел получить это письмо, когда ему пришлось выступить в поход. 13-я дивизия, которой он командовал (четыре тысячи пехоты, шесть сотен конников и дюжина орудий), вошла в состав армии под начальством генерала И. И. Михельсона, вступившей в Молдавию. Корпус, возглавляемый самим главнокомандующим, 16 ноября перебрался через Днестр между Хотином и Могилевом-Подольским; генерал от кавалерии барон К. И. Мейендорф 4 декабря был в Дубоссарах. Перейдя Днестр у Маяка по понтонному мосту, устроенному Луи де Рошешуаром, Ришельё занял Паланку, Аккерман и Килию.

Звучит победно, но на самом деле эти крепости не оказали никакого сопротивления. Гарнизон Аккермана на левобережье Днестра состоял из… четверых янычар, трех десятков албанцев и коменданта Табчи-Баши, которому было 78 лет; он лишился глаза, одной руки и хромал. Несмотря на широкие крепостные рвы и 85 пушек, форт сдался, «даже не запалив фитилей». Сработал и эффект неожиданности (война еще не была объявлена официально — это произойдет только 18 декабря). Местные жители тоже не были намерены сопротивляться — они желали, чтобы русская армия защищала их от болгарских разбойников. Благодаря ловкости своего переводчика Дюк добился от паши, чтобы тот не только открыл ему ворота, но и разместил две роты гренадер. Позже, в 1807 году, став «гостем» Ришельё в Одессе, старый паша, в ярости от того, что его провели, попросил выдать ему переводчика, чтобы он мог отрубить тому голову. В ответ на отказ, переданный ему одним из адъютантов Дюка, старик выразил удивление, что у местного «паши» столь ограниченная власть.

Килия, стоящая на одном из рукавов Дуная, была завоевана примерно так же. Одновременно Юсуф-паша открыл ворота Бендер генералу Мейендорфу. Всего за месяц русские овладели Бессарабией и Буджаком практически без единого выстрела. Только Измаил еще сопротивлялся. Его комендант не поддавался увещеваниям Михельсона, заверявшего, что русские желают спасения Турции от честолюбивых замыслов Бонапарта. В то же время начальствовавший в Рущуке Мустафа-паша выслал отряд войск к Бухаресту. Турки, всячески издевавшиеся над местными жителями, 13 декабря были вытеснены отрядом генерала М. А. Милорадовича и ушли в Журжу. Предпринятая почти одновременно с этим попытка генерала Мейендорфа овладеть Измаилом окончилась неудачей. Между тем Михельсон, расположив свои войска на зимних квартирах, вступил в союз с сербами, которым 30 ноября удалось взять Белград.