Дыханье ровного огня - [2]

Так и поступила в институт — с желанием быть только хирургом.

Слово «бредила» тут совершенно не случайно, ибо её увлечение, действительно, иногда напоминало бред.

Эдак балансировала эта увлечённость — на тонкой грани между нормой и патологи ей, как уже вполне можно было выразиться на четвёртом курсе мединститута.

Со второго курса записалась Настя в студенческое научное общество, на кафедре госпитальной хирургии, и устроилась работать санитаркой туда же, в клинику при кафедре, в хирургическое отделение.

С третьего курса начала Настя дежурить ночами, вместе со всеми экстренными бригадами хирургов, по очереди, без разбору. Пропадала в своём хирургическом отделении — иногда по нескольку ночей подряд.

В приёмном отделении госпитальной хирургии Настя выполняла самую грязную и тяжёлую хирургическую работу.

Без устали вставала к столу — ассистентом на аппендэктомии, прободные язвы, ущемлённые грыжи.

Без устали вскрывала мелкие гнойники.

Без устали «шила» пациентов, попадавших в хирургию в пьяном виде, с пробитыми головами, с рваными, колотыми, ушибленными и укушенными ранами.

Времени на прочую учёбу и, тем более, на личную жизнь, у неё почти не оставалось. В общежитии она в основном спала, как убитая, отсыпаясь за все свои бессонные ночи. Спала она также в трамваях, в троллейбусах, в метро, на лекциях и на семинарах. Поэтому на нежном личике Насти отражалось скорее вечное страдание от недосыпания, чем вечное мужество госпитального хирурга.

За решимостью положить свою жизнь на хирургическую ниву иногда читалась такая нерешительность, такая внутренняя бесприютность, что становилось страшновато читать на этом лице всё.

И внешность Насти была под стать выше изложенному. Вроде бы нежная, вроде бы стройная. Да руки великоваты, и размер обуви — не маленький. Волосы вьются, а она их всё распрямляет и распрямляет.

И одеваться не умеет: то — что-нибудь на ней мешковатое, то — что-нибудь маловатое. Плоховатое что-нибудь. Цвета одежды — тоже подстать выше изложенному. Или черный, или серый. Без вариантов.

Девчонки любили Настю, хотя считали немножко «с приветом». Старались общие посиделки подгонять так, чтобы они не совпадали с Настиными многочисленными дежурствами.

Потому что в компании, выпив чуть-чуть вина, Настя как бы «отходила», расцветала, начинала рассказывать всякие истории, и петь песни красивым голоском.

Песен она знала великое множество, причём самых разных. Романсы любила. Это от бабушки перешла к ней любовь к песням.

Что-что, а уж эта любовь у неё на лице отражалась безоговорочно. Но такое отражение появлялось редко.

Глава 2

Четвёртую жительницу комнаты звали Зина Ипатьева. Была она…

Не хотелось бы прямо так писать, однако — не выкинешь слов из песни.

Вот и приходится писать именно так, как оно было.

За всем множеством информации, которое было написано на лице у Зинки, прочитывалась чёткая, мучительная, выжженная как бы по живому надпись: «Я завидую».

Были они с Наташкой Поливиной из одного города, из одного дома, и из одного класса. Учились в школе они вместе, и вместе поехали в мединститут поступать. И, представьте себе, поступили, вместе поступили, с первой попытки.

Теперь вот и жили вместе. Только надо было бы поискать столь разных людей.

Ипатьева — худенькая была, невысокая. Лицо… как бы это сказать получше… Если бы не поджатые губы, не постоянно обиженное выражение — совершенно нормальное было бы лицо, даже симпатичное.

Волосы темно-русые, длинные. То уложенные в затейливую причёску, то собранные в хвост.

Хвост длинный, а если ещё Зинка завьёт его, то очень красиво всё это у неё получается — не у каждой такие длинные да густые волосы.

И вообще, всё было бы хорошо у Зины Ипатьевой, если бы не было рядом Наташки Поливиной.

Всё у Зинки было хуже, чем у Наташки! Всё, всё, всё! Всё…

Бедная Зинка! И отца у неё — не было, и мама у неё была — скромная учительница начальных классов. И рост был — ниже, чем у Наташки, и лицо — не такое красивое, и волосы — не светлые, и глаза — не карие.

И так — всю жизнь! Представляете?

Бедная, бедная Зинка! Зинка — девчонка-то неплохая. Сама по себе. Но рядом с Наташкой…

Наташка, к тому же — лучшая её подруга, наперсница, как раньше это называлось. Никаких нет секретов между ними.

Мало того, что Зинка завидует — Зинка ещё и ревнует! Ревнует Наташку ко всем, даже к девчонкам в комнате! Даже к Насте, которой, в основном, вообще ни до кого дела нет!

Начнёт Настя что-нибудь про свою хирургию рассказывать. Наташка слушает, бывало, пытаясь ситуацию оценить, с точки зрения будущего врача. Или просто так слушает. Настя умеет рассказывать интересно. Хочешь- не хочешь, а слушать начнёшь.

Бывало, и увлекутся, и хохочут, или спорить начинают — а Зинка тут как тут: что это Наташка слушает без неё? Не претендует ли Настя на место лучшей Наташкиной подруги?

А если заподозрит Зинка что-нибудь — обижается сразу! Наташка идёт к ней, обнимает, потом мирятся они…

Не всегда всё так на виду, не всегда всё так просто — нет, не детский тут сад, а всё-таки мединститут. Это так — как бы в принципе. Реакция у Зинки такая.

Учится Зинка хорошо. Учит, учит. Не на красный диплом, но хорошо учится. Пожалуй, в комнате она учится лучше всех.