Дыханье ровного огня - [3]

Ну, а Раиска Никитенко, пятая, так сказать, вплелась в коллектив почти сразу, как только поселилась. Наверное, потому, что была она совершенно не похожей на всех остальных, и ни на чьё место под солнцем не претендовала.

А на лбу, вернее, на лице её — написано было: «Замужество, семья, дети, дом. Возможно — физиотерапия, возможно — курортология, диетология, а на крайний случай — врач-лаборант».

Раиска — родом из-под Одессы. Высокая — повыше, чем Поливина, тонкая талия и широкие, «домовитые» бёдра.

Вот уж — рожать- не перерожать… И томные, большие-пребольшие зелёные глаза. Вот она и Раиска, вся налицо.

Как засмеётся — как будто серебряные колокольчики зазвенят. А как борща сварит — за уши от тарелки не оттянешь.

Даже Настя — в Раискино дежурство по кухне — норовит пораньше домой прийти. А в своё дежурство — ничего, кроме магазинных пельменей, или варёной картошки — ничего другого придумать не может.

Ну, разве что подвиг совершить — пожарить эту самую картошку, а не сварить.

Глава 3

Наташка Поливина с мужем встречались по выходным. Серега в общежитие приезжал, или Наташка ездила куда-то. Куда — это знала только Ипатьева, как лучшая подруга.

Серёжку девчонки в комнате любили. А Ипатьева знала Серёжку ещё со школьных лет.

Долго добивался Серёжка Наташкиной любви. Заприметил её ещё в школе, класса с девятого. А в Ленинграде — нашёл, и начал ухаживать.

Красиво ухаживал, как в романе. Без цветов в общежитие не приезжал. Частенько — и с тортом приезжал, или с конфетами.

И вся комната чинно усаживалась за чай. А Наташка делала красивую причёску, подкрашивалась, и выглядела королевой.

Наташка выходить за Серёжку сначала не хотела, и долго-долго держала его при себе на положении «друга». Потом сдалась.

Фотокарточка Серёжки висела у Поливиной над тумбочкой. А так как тумбочка занимала центральное место в комнате, получалось, что лицо Серёжки смотрело на всех жительниц комнаты поровну.

Так и называлась эта фотка — «муж нашей комнаты».

Если для всех «муж нашей комнаты» было просто шуткой, то для Ипатьевой — глубокой, кровоточащей и незаживающей раной.

Тут даже и не надо особой догадливости проявлять. Конечно, Ипатьева была давно, мучительно и безнадёжно влюблена в Серёжку.

Надо честно сказать, что Наташка Поливина пыталась исправить положение. Несколько раз ездили они вместе с Зинкой на танцы, в Серёжкино училище.

Жениха для Зинки ездили искать. Искали-искали, да не нашли. Ни один из курсантов не понравился Зинке.

Да и она не особенно… Не понравилась Зинка — никому. Никто не бросился свидания Зинке назначать.

Потанцует Зинка пару раз с Серёжкины-ми приятелями, по Серёжкиной же просьбе, да простоит в углу танцевального зала — бука-букой. И так — каждый раз.

Потом уже, после свадьбы, Наташке неинтересны стали эти танцы, но всё равно — съездили ещё пару раз. С тем же результатом.

А ночами, после этих походов, рыдала, рыдала на своей постели в углу комнаты бедная худенькая Ипатьева. Рыдала о своей несчастной судьбе, о своей безнадёжной и несчастной любви к чужому мужу.

И не видела выхода из своего тяжёлого положения, и кусала подушку, и вставала с утра с опухшими глазами.

И каждый день, снова и снова, они шли на занятия — Ипатьева вместе с Поливиной. Шли по тёмному общежитскому коридору, а потом спускались по ступенькам широкой общежитской лестницы.

Они выходили из дверей общежития и шли по знакомым ленинградским улочкам, потом тряслись в задумчивом ленинградском трамвае, или ехали в светлом, похожем на чистый и прозрачный дом, ленинградском троллейбусе.

Они спускались в глубокое, как недра души, ленинградское метро, без страха сбегая по длинному эскалатору.

Потом ступали они в одни и те же аудитории, в одни и те же больничные палаты. Ведь и учились Поливина и Ипатьева в одной группе.

Глава 4

Весной, в конце четвёртого курса, в жизни Насти произошло важное событие. Прямо в день её рождения.

Хотя девчонки и обзывали Настю по-всякому, но упрямая Настя направилась на очередное дежурство именно в день своего рождения!

— Нет, ну как я у Юрия Юрьевича дежурство пропущу? — сказала она девчонкам. — Тем более что праздновать всё равно будем в субботу.

Натянула свою огромную чёрную кофту, и пошла.

И Настя была вознаграждена за верность. Юрий Юрьевич Розанов преподнёс ей подарок, о котором можно было только мечтать.

Поступил аппендицит, вернее, худенькая девушка с воспалённым аппендиксом. Настя готовилась ассистировать на операции, как всегда. Со вторым хирургом, с Толей.

И тут Юрий Юрьевич в операционную спустился, и Толю отпустил:

— Отдохни, — и смотрит на Настю, да так хитро!

А потом и говорит:

— Неправильно встаёшь! — и показал ей на место хирурга, а не на место ассистента.

Сердце Насти чуть из груди не выпрыгнуло: «Дождалась! Доверили!!»

И Настя впервые в жизни встала на место хирурга.

— Так, рассказывай. Всё что делаешь, рассказывай, — голос Юрия Юрьевича звучал спокойно, и Настя тоже стала успокаиваться.

Она взяла палочку с йодом и наметила место будущего разреза.

— Намечаю, — сказала она.

— Так.

Настя взяла шприц, набрала новокаин. Руки чуть-чуть подрагивали.

— «Лимонную корочку» делаю… вглубь продвигаюсь…