Дьявол Цивилизации - [15]

— В Госплан попасть нелегко, — басил Мурлоцкий, — работа тут ответственная и нелегкая.

«Голый стол… Голый стол…» — бубнил где-то третьим планом Моторин, одновременно собираясь спросить, чем ему, собственно, заняться, но начальник подотдела упредил вопрос, будто читал мысли подчиненного:

— Будешь заниматься разблюдовкой вводов, смеете с Попиковым. Ну, желаю успехов!

Мурлоцкий, на этот раз не вставая, протянул Моторину через стол руку, разрешив крепко пожать ее. Алексей Иванович от души стиснул мягкую, как тесто, руку начальника и внешне бодро, твердо чеканя шаг, но с замирающим от дурного предчувствия сердцем, покинул кабинет.

Часто потом, приоткрывая дверь и заглядывая к начальнику подотдела, Моторин видел, как тот сидит за столом, чинно положив перед собою руки, взятые в замок, и, грозно поблескивая лупами роговых очков, смотрит на стену перед собой.

Старик Зельцинский в своей комнате тоже сидел притихший и какой-то будто вросший в свое кресло, так что порою казался не живым человеком, а органической принадлежностью или составной частью кабинетной мебели. Изредка он листал взад-вперед том какого-нибудь проекта, иногда перед ним белел листок контрольного письма или еще какой-нибудь бумажки, но большей частью стол был так же девственно чист, как и у Мурлоцкого.

Войдя в свою рабочую комнату, Алексей Иванович энергично прошагал к своему голому столу и, решительно плюхнувшись в полукресло, забарабанил ладонями по девственно голой столешнице.

— Что будем делать, Попиков? — бодреньким голосом спросил Алексей Иванович сидевшего напротив него второго старшего эксперта Михаила Михайловича Попикова.

— Да будет тебе известно, — продолжал Моторин, — что товарищ Мурлоцкий приказал нам с тобой заняться не чем иным, как разблюдовкой вводов. — Тут Алексей Иванович вскинул правую руку и прогнутой ладошкой упруго стукнул себя по лбу. Ладонь пружинисто отскочила. — Хотя, убей меня Бог, не знаю, что это такое.

— П-проще п-пареной репы, — сказал Попиков, жуя в углу рта «беломорину» и то и дело короткими плевками вышвыривая перед собой на стол ошметки размочаленного мундштука папиросы. Получалось нечто вроде: — Пу-пу… Тпу-тпу…

— Чего ты плюешься?! — вытаращил красивые голубые глаза Алексей Иванович, снимая с носа микроскопический кусочек размочаленной папиросы.

— В-все, в-все… К-кончил, Л-леша… В-вот с-смотри… — Попиков встал из-за стола, захватив единственную лежавшую на нем бумажку, и, хрустя костями и жилами, сладко потянулся.

— О-о-х-х! Мой радикулит! — застонал Мих Мих, тыльной стороной ладони уважительно погладив себя чуть выше зада. — Н-ну вот, с-смотри… Дали нам с тобой н-на бочку шестьсот л-лимонов. Поясню: л-лимон — это п-партийная кличка м-миллиона рублей. Понял?.. Т-так, значит… Шестьсот л-лимонов н-надо раскидать на п-пятилетку. В-вот, з-зыркай, — Попиков кинул на стол перед Моториным разграфленный в клеточку лист, в графы которого были вписаны вразброс цифири. — В-вот… Это я раскидал. Шестьсот л-лимонов. Эт-то п-по г-годам в-вводов. Х-хитро? — Попиков хрипло засмеялся, закашлялся, засмолил очередную папиросу. Оставив Моторина в раздумьях над листком бумаги, заходил по комнате, увлекая за собой вихрящиеся голубоватые клубы дыма. Ходить ему долго не пришлось. Алексей Иванович Моторин, словно заяц-русак, забарабанил вдруг ладонями по полированной столешнице, изобразив на лице полуизумление-полувосторг.

— Т-ты что, г-голуба? — уставился на него Попиков.

В следующий миг правая рука Моторина взлетела в воздух, и прогнутая ладонь с отскоком лупанула своего хозяина по лбу.

— Все гениальное — просто! — высоким альтом выкрикнул Алексей Иванович, придав голосу иронический оттенок.

Попиков потемнел лицом и осторожно подошел к столу:

— Ч-что? Б-бездарно? Т-только ч-честно, Леша.

— Я говорю — гениально! Но при чем тут я? Это у вас и называется — разблюдовка?

— У-угадал… К-каждый лимон — э-это как бы т-тарелочка. Знаешь, в р-ресторанах?.. Оф-фицианты н-накрывают с-столы… Р-разблюдовочка…

— Эх вы — официанты! — воскликнул Моторин, снова забарабанив ладонями по голому столу. — Я-то чем буду заниматься?! Неужто над одной бумажкой мы должны вдвоем потеть, когда тут и ежу все понятно?

— Н-ну ты даешь, Л-леша! — запунцовел Попиков, и его по-женски красивое аккуратное курносое лицо покрылось легкой испариной. Он изучающе еще некоторое время глядел на Алексея Ивановича помутневшими вдруг серыми глазами, будто что-то угадывая в нем, и, сильнее обычного заикаясь, сказал дружеским тоном:

— Т-т-ты э-это брось, Леша… Т-т-тут этого н-не любят… Т-ты куда п-попал, з-знаешь? В-в Г-госплан! Т-тут д-делают п-план, а-а н-не ч-что-нибудь… Пу-пу-тпу!.. заплевался вдруг Попиков изжеванным мундштуком папиросы, вновь попав ошметком теперь уже в лоб Моторику.

— Ты перестанешь плеваться?! — возмутился Алексей Иванович, стирая со лба разжеванный клочок папиросы.

— Н-не буду, н-не буду! — стал извиняться Попиков и продолжил: — Т-ты п-пойми, Леша, т-тут р-работать н-не то что у твоего х-хитрого а-армянина в Г-главэлектро… 3-здорово он тебя з-запродал… Ха-ха-ха-ха!.. — хрипло засмеялся, закашлялся и засмолил очередную папиросу Попиков. После того как он закуривал и несколько раз затягивался, голос у него становился эдаким сытным и благодушным.