Двойной карамболь - [6]

Догадывался ведь, на что способен Массив, а любил ввернуть фразу:

«Счастье, когда твой след уходит в небо и уже не спускается вниз; голубые саркофаги ледников — награда лучшим из нас!» Мы замолчали, размышляя каждый о своем.

— Да, интересный поворот! Надо подумать! — Я сунул руку в карман куртки, извлек купюру, полученную от него, и протянул. Он механически взял деньги, повертел в руках, недоумевая.

— Психотерапия! Я тебя витамином кольнул, ампула стоит копейки… А то, что с подружкой прокол вышел, не бери в голову: случайность, волнение… И вообще, с женщиной, которую любишь, сблизиться в первый раз бывает трудней, чем с другими.

— Претензий нет! — буркнул Варнаков. — Ты здесь ни при чем.

Сновали мимо прохожие. Никому не могло прийти в голову, что мы — врач и пациент. Тем более, что врач пытается убедить пациента сунуть голову в петлю, чтобы не попасть в сумасшедший дом… По крайней мере, одному из нас. А пациент, как все больные, упирается, надеется отделаться таблетками.

— Предположим, ты на перевале. Дальше-то что?

Варнаков пожал плечами. В ночных кошмарах он доходил только до него.

— Это и настораживает, — не отставал я, — пока человеку удается воплощать свои фантазии, он вполне здоров. Как правило, отстранение от действительности начинается, когда реализация фантазий невозможна. Это — уже сигнал болезни…

Варнаков беззвучно рассмеялся, затряс головой и встал:

— Такого наслушаешься — шизануться можно! Хотя проскочила одна дельная мысль: если наше сознание способно создавать силу могущественней себя, то, может быть, Массив и есть та сила?.. Одного не пойму, зачем я ему нужен?

Костя позвонил через месяц и сказал, что я был прав — придется идти. Он пригласил меня в горы, но я отказался, побаиваясь все испортить. В середине мая он получил первый отпуск, набил рюкзак в расчете провести на Массиве дней десять. С первого июня у него была оплаченная путевка в дом отдыха.

Маршрут не удался — не повезло с погодой. В те дни даже в городе сбило дождями цвет фруктовых деревьев. Горы завалило снегом.

Костя застрял под перевалом и, проваливаясь по грудь, рискуя попасть под лавину, еле выбрался из ущелья. Вернулся он измученный, но повеселевший, будто там, в снегах, сбросил тяготивший груз.

Прошло лето. Я несколько раз собирался позвонить ему, но по разным причинам откладывал встречу. Потом стало не до того.

Был промозглый ноябрьский день. Утром выпал сырой снег, а к вечеру город размесил его в коричневую слякоть. Я шел на работу мимо рынка и чуть не споткнулся об обрубок человеческого тела, пристегнутый к тележке на шарикоподшипниках.

Безногий путался в толпе зевак, обступивших наперсточников, шныряя среди штанин и мокрых сапог. Из-под ворота его грязной рубахи торчала трубка, к которой время от времени он прикладывал горящую сигарету и через сморщенный пластик выпускал струю дыма.

Я хотел проскользнуть мимо, даже спрятал лицо за воротником пальто и надвинул шерстяную шапочку на глаза. И все же он узнал меня. Схватил за полу, громко и скандально застучал по тележке деревяшкой, которой отталкивался от земли. Не поднимая головы, я вытащил из кармана «честно» заработанную полусотню, он выхватил ее у меня из руки, оттолкнулся рывком короткого тела, тележка загрохотала подшипниками, скатываясь по грязному асфальту. И вдруг, как насаженный на стержень, он резко обернулся, подмигнул и беззвучно прошлепал иссохшими губами:

— Живем, парень!

Я стоял в людском потоке, растерянный, испуганный, как много лет назад, когда был зажат шеренгами надвигавшихся автомобилей и вилкой трамваев, мчавшихся навстречу друг другу. Ясно вспомнилось, как с другой стороны рельсов неловко метнулся мужик с тяжелой челюстью и, оторвавшись от земли, грузно ударил меня телом, как я, дрожа, обхватив бетонный столб между путей, а по канавке у моих ног потек кровавый ручей, над которым клубился жирный пар.

Прошла зима, и Варнаков позвонил сам: у него опять началась болезнь, та, что и год назад. «Не пошел в свое время спасти друга, теперь будет ходить каждый год, спасая себя!» — раздраженно думал я, не зная как помочь ему.

Так и вышло. Несколько лет подряд происходило одно и то же: Варнаков уходил к перевалу, через который когда-то беспрепятственно прошел с исчезнувшим другом. Он все делал как надо, вставал и собирался ночью. При хорошей луне выходил еще до рассвета.

Пересекал ледник и шел к основному подъему крутого кулуара; нарастало жутковатое ощущение, что кто-то там, за вершинами, взводил курки гигантских дробовиков. Костя поднимался выше, до рубежа, к которому перевал позволил приблизиться в прошлый раз — раздавался грохот: вниз летели камни и лед, фуркая, их обломки проносились совсем рядом. Он уворачивался от смертельных ударов, не раз пытался и под камнепадом подниматься вверх. Но рано или поздно не выдерживал, подставлял камнепаду незащищенную спину и бежал вниз, хотя это было еще опасней, чем стоять на месте.

За последние годы он даже привык к этим обстрелам. Здравый смысл заставлял отступать, и Варнаков спускался к покинутой стоянке, приходил в себя, возвращался домой, выбирая обратный маршрут посложнее, вымещая злость на попутных вершинах и перевалах. Все они позволяли взять себя, и только Массив не принимал.