Двойной карамболь - [8]

Стих хохот. Молча пили чай и слушали рокот реки. Потом плотогоны пели под гитару. И это надоело. Бородатый все приставал к девчоночке, пытаясь насильно рассказать ей страшную историю. Она повизгивала, затыкая уши ладошками. Варнаков хотел уже незаметно уйти. Но девушка кивнула в его сторону:

— И не страшно, и не страшно! Вот пришел парень, сначала испугалась, теперь вижу — хороший человек. И не боюсь!

Другая девушка, постарше, не участвовала в бестолковом разговоре. Она смотрела на пламя, тихо выводила носом мотив пропетых песен. Варнаков давно обратил на нее внимание. Она встрепенулась, будто только сейчас услышала бородатого, и обратилась к сидящему рядом парню:

— Коля, расскажи-ка лучше, как мы встретили Белого альпиниста?! На Массиве. Не так уж далеко отсюда.

Сырая земля и раскаленные угли костра качнулись под Варнаковым.

— Какой из меня рассказчик? — промямлил парень с обветренной и чисто выбритой физиономией. — Ну, пришли. Троечный перевал там, спускаемся… Ну, ледник, моренное озеро. Место сухое, поставили палатку. Полдень. Думали полудневку сделать, а с утра восхождение по двоечке. А там, как раз на пути, трещина. Дай, думаю, сходим налегке на ледник, посмотрим, как через нее перебираться.

Мы с Антохой пошли, и Анютка, — кивнул на соседку, — не захотела одна в лагере оставаться. Слышали, как лавина сошла, но не видели… Спускаемся — нет палатки. Снесло в озеро. А сами — в чем были, в том и остались, даже без свитеров. Только у Антохи коробок спичек.

Коля замолчал, уставившись в костер, поморщился, вспоминая.

— Ни веревки, ни кошек — троечкой обратно не подняться. Есть два простеньких перевала, так это три дня ходу без продуктов, без теплой одежды. А что делать? Пошли, лишь бы не сидеть. А идти можно только в сумерках — на солнце отсыпались, ночь выживали. Все, думаю, крышка! Через два дня, чуть подъемчик — сердце заходится…

Опять замолчал Коля. Обычно пережитые трудности запоминаются ярче, веселей. Из этого парня и вправду рассказчик был никудышный или было что-то, что ему не хотелось вспоминать. Блики пламени старили и без того испорченное ветрами и солнцем лицо, превращая его в печальную маску. Девушка нетерпеливо передернула плечиками, продолжила рассказ сама:

— Днем солнце пригрело и вышли мы на такое место, где отдохнуть можно: ручеек, травка. Легли. Кто уснул, кто задремал. Я открываю глаза: какой-то парень разжигает примус. Посмотрел на меня, протянул кружку с чаем, а она горячая. Я потрогала и не беру, думаю, сон.

— Нет, это же надо! — оживился Коля. — Вот уж действительно: когда уходит последняя надежда — приходит странный человек. А может, он и не человек? — удивленно пожал плечами. — Давно это было.

— Вот так! Пришел, накормил. Провел нас через скальную гряду — напрямик. И знаете, без страховки, забрался по стенке, нас на своей веревке вытащил. А с другой стороны тропа по ущелью и даже вдали автотрасса виднеется. Мы еще и отдышаться не успели, а он ушел — спешил куда-то. Даже имя не спросили — не принято как-то расспрашивать, а сам не сказал.

У костра притихли. Девушка улыбнулась:

— Вот и вся история.

Варнаков спросил, членораздельно выговаривая слова:

— Парень высокий, светлые волосы, а брови темные?

— Да, знаете, что-то такое… Давно эта было… А вы его тоже встречали?

Варнаков не ответил, и снова спросил, ткнув себя пальцем в грудь напротив сердца:

— Вот здесь вытатуирован эдельвейс?

Коля пожал плечами, мотнул головой — не помнил.

— Что-то такое было, — наморщила высокий лоб девушка: — Я, помню, подумала: такое интеллигентное лицо — и татуировка… Что-то в нем было, что не вязалось… У него штормовка выгорела на солнце до белизны. Поэтому мы его так и назвали. Какие волосы, не помню.

Пожалуй, светлые… Вы его тоже встречали?

— Да, кажется! — буркнул Варнаков под любопытными взглядами притихших плотогонов. — Ленька, двенадцатый час уже, нам пора.

Ленька скорчил кислую мину, но пошел следом. И у костра ветерком прошелестел неодобрительный ропот. Нехорошо поступил Варнаков: надо было хоть как-то разрядить любопытство, придумать что-нибудь.

Они ушли. Был дождь или не было — облако залегло своим мягким боком в ущелье, и в воздухе, как гнус, висела влага.

— Так кто это? Дядь Коть? — не выдержал племянник, укладываясь на свое место. — Профессионал-спасатель?

Варнаков долго не отвечал, ворочаясь в остывшем спальнике. А когда пауза невежливо затянулась, сказал:

— Нет никаких ни черных, ни белых, это только символы удач, неудач. Мифы.

— Ничо себе мифы, если ты и рост и цвет волос знаешь, — возмущенно заворчал Ленька. — Вечно что-то скрываешь.

— Был у меня друг, каждое лето на Массиве пропадал. Наверно, его и встретили плотогоны, — притворно зевнул Костя.

Разбудить Леньку на рассвете не удалось. Но зато с восходом солнца племянник оживился, и даже слишком: набил свой рюкзак под завязку — затолкал все самое тяжелое. Чертыхнувшись, Варнаков согласился, только палатку не отдал.

— Не люблю, когда мешок упирается в позвоночник. Так мне легче.

Погода почти не менялась: в воздухе висела невидимая влага, рои мошек вился над головой. Они уходили все дальше от стоянки, ноги мокли в сырой траве. Костя вышел вперед, чтобы хоть немного сбить влагу с кустов и уберечь Леньку. Вдруг сзади раздался гулкий шлепок и утробный выдох. Варнаков обернулся: из грязной жижи торчали ботинки, рюкзак и два огромных Ленькиных глаза.